Орфография.

Славяне, пользовавшиеся кирилловскою азбукою, в своей письменности употребляли два языка: 1) церковно-славянский и 2) свой народный. Первый был языком богослужения и литературы; второй — языком деловым, языком грамот (документов) и законодательных памятников. Таким образом Русские, переводя с греческого какое-нибудь поучение или составляя какое-нибудь оригинальное житие, старались писать по-церковно-славянски; они же, в княжеской жалованной грамоте или в завещании частного лица, пользовались русским языком. Так же поступали Болгары к Сербы; только на место русского языка у Болгар являлся болгарский, у Сербов сербский язык. Само собою разумеется, были случаи появления литературных произведений (например, поучений) на народном языке, а грамот (когда они давались церквам и монастырям) на церковно-славянском языке; впрочем такие случаи немногочисленны.

Церковно-слав. язык.

Еще недавно ученые спорили о родине церковно-славянского языка. Теперь уже все как будто согласны, что этот язык — не что иное, как язык древних Славян-Болгар, занимавших в IX в. большую часть Балканского полуострова, между прочим в пределах нынешней Албании и нынешней Румынии. Как все языки, употреблявшиеся на значительной по пространству территории, он уже тогда делился на говоры, имевшие друг от друга некоторые сравнительно небольшие отличия. Уроженцы Солуня (или Салоник), славянские первоучители Кирилл и Мефодий сделали перевод книг свящ. писания и богослужебных на тот говор церковно-славянского языка, которым говорили жившие под Солунем (отчасти и в самом Солуне) Славяне. Их ученики и последователи, жившие в других местах тогдашней Болгарии, переводили на другие говоры церковно-славянского языка. Так, Иоанн Экзарх Болгарский и другие переводчики кружка болгарского царя Симеона (конец IХ-го и начало Х-го вв.) писали на говоре Славян восточной Болгарии.

Церковно-славянский язык был живым языком в Болгарии IX — Х вков, т.е. не отличался ничем существенным от разговорного языка болгарского населения. Последний (как всякий язык) постепенно изменялся; его изменения отражались в написанных в Болгарии церковно-славянских текстах, но слабо; и вероятно, уже в XII в. церковно-славянский язык настолько отстал от народного языка Болгарии, что сделался как бы отличным от этого последнего языком; иначе говоря, он окаменел в своих особенностях и превратился в мертвый язык. В то время Греки пользовались, как литературным языком, — языком древне-греческим, уже почти непонятным для народа; народы западной Европы употребляли в письменности только мертвый и никому, кроме ученых, непонятный латинский язык; поэтому образование в Болгарии, в качестве литературного языка, — мертвого церковно-славянского языка не представляет ничего странного.

Воспользуемся данными древнейших церковно-славянских памятников и взглянем на главные особенности церковно-славянского языка и церковно-славянской орфографии.

Церковно-славянские памятники.

Древнейшие церковно-славянские памятники, писанные кириллицею, так малочисленны, что мы можем назвать их все. Это 1) Листки Ундольского, два листа из евангелия небольшого формата; 2) Саввина книга, неполное евангелие; 3) Листки Хиландарские, два листа из сборника Слов Кирилла Иерусалимского, и 4) Супрасльская рукопись, неполный сборник житий святых и поучений за март. К ним надо присоединить найденную недавно в Македонии надпись болгарского царя Самуила 993 года.

Наиболее важная особенность церковно-славянского языка — носовые гласные , и , являющиеся в ряде корней (в словах, напр., мка, рка, сдъ; распти, начти, тжькъ) и во многих окончаниях. Между прочим мы находим в окончаниях: винит, пад. ед. ч. слов женского рода: вод (от сущ. вода), добр (от прилаг. добр); 1-го лица ед. ч. наст. врем.: нес, бер; 3-го лица мн. ч. наст. врем.: нестъ, бертъ; 3-го лица мн. ч. имперфекта: несеах, знаах (от знати), почти всех падежей причастий наст. вр.: несщи (им. ед. жен. рода), несща (род. ед. муж. р.). Что до , то его мы видим в окончаниях: род. п. ед. ч., им. и вин. пад. мн. ч. женск. рода: душ, земл; вин. п. мн. ч. муж. р.: врач, кон; им. и вин. п. ед. ч. средн. р.: им, сем; вин. п. ед. ч. местоимений: м, т, с; 3-го лица мн. р. настоящ. вр.: любтъ; 3-го лица мн. ч. аориста: несош, знаш; им п. ед. ч. муж. и ср. родов одних и всех падежей других причастий настоящ. вр.: плач, глогол; служ, служщи (им. пад. ед. женск. р.), служща (род. п. ед. муж. р.) и т.д.

Рядом с , находящимся во всех церковно-славянских памятниках, Саввина книга, Листки Хиландарские и Супрасльская рукопись имеют еще (йотированный юс большой), всего чаще в окончаниях: вин. пад. ед. ч. женск. р.: земл, мо (от местоим. мой); тв. п. ед. ч. женск. р.: водо, земле; 1-го лица ед. ч. наст. вр.: зна; 3-го лица мн. ч. наст. вр.: знатъ; почти всех падежей причастий наст. вр.: знащи (им. п. ед. ч. женск. р.). Впрочем в этих памятниках после л, н, р встречается не только, но и : любл, исплън (=исполню), разор (=разорю) и т.п. Листки Ундольского и надпись царя Самуила этой буквы не употребляют; на ее месте в них .

Рядом с (который в Саввиной книге, Листках Хиландарских и Супрасльской рукописи не редко пишется в виде пересеченного треугольника; см. выше стр. 47, сним.) Супрасльская рукопись имеет еще (йотированный юс малый), отчасти в корнях: ти, чаще в окончаниях: род. п. ед. ч.: добры (от прилаг. добр), мо (от местоим. мой); вин. п. мн. ч. муж. и жен. р.: добры, мо; 3-го лица мн. ч. наст. вр.: стотъ; им. п. ед. ч. муж. и ср. р. одних и всех падежей других причастий наст. вр.: зна, сто, стощи (им. п. ед. ч. ж. р.), стоща (род. п. ед. ч. муж. р.).

Употребление юсов в церковно-славянском языке может быть названо правильным: является только там, где в русском языке слышится у или ю; — там, где в русском языке а или я; иначе говоря, ни -с нигде не заменяет собою -са, ни на оборот. Сверх того, оно вполне последовательно: где (в корне, в окончании) , там нет ни у, ю, ни другой какой гласной; где , там нет ни а, , ни е, ни другой какой гласной; иначе говоря, форма 1-го лица ед. ч. всегда оканчивается на , ; она не может оканчиваться на у, ю; форма род. п. ед. ч. женск. р. всегда оканчивается на , ; она не может оканчиваться на а, .

Другая очень важная особенность церковно-славянского языка — . Все церковно-славянские памятники употребляют букву , более или менее иначе, чем употребляем ее мы, Русские. Листки Ундольского не знают буквы и на ее месте имеют : ко (= яко), дьволъ (= дьявол), вол (= воля); рядом: ссти, рчь и т.п. Другие памятники знают обе буквы: и , и ; в них (на месте нашего я) мы обыкновенно видим в начале слов и в середине слов после гласных — : ко, моа; но рядом, после л, н, р, — : вол., земл (им. п.), учител (род.), клантис, мор (род.), покартис; сверх того, стоит после б, в, п, м, если отсутствует л: оставти (= оставляти), зем (= земля) и т.п.; в форме вьс (им. п. ед. ч. женск. р. и им.-вин. п. мн. ч. средн. р. от вьсь) и в местоимении вьскъ (русское всяк). Все церковно-славянские памятники никогда не ставят на месте е или на оборот.

Затем следует отметить употребление ъ и ь. Эти буквы очень часто являются там, где мы, Русские, теперь или не слышим никакого звука, или слышим звуки о, е: мъногъ, къто, чьто, вьсе; сънъ (= сон, род. п. съна), псъкъ, лъжь (= ложь), дьнь, вьсь (= весь), коньць. Церковно-славянские памятники употребляют ръ, рь, лъ, ль там, где мы слышим ор, ер, ол: тръгъ, трьгъ (= торг), връхъ, врьхъ (= верх), млъва (= молва). Кирилл и Мефодий отличали друг от друга ъ и ь (вероятно, они ставили их так, как ставило большинство русских писцов XI и XII веков); но в дошедших до нас памятниках ъ иногда ставится там, где мы ожидали бы ь, а ь — там, где мы ожидали бы ъ: чъто (рядом: чьто), шъдъ (= шедъ; рядом: шьдъ), козълъ (= козел; рядом: козьлъ), вьзти (рядом: вгъти), сь нимь (рядом: съ нимь). Листки Ундольского имеют лишь ъ (ь нет совсем).

Затем следует обратить внимание на употребление а вместо в начале слов и в середине слов после гласных: агода (рядом: года), моа (им. п. женск. р.; рядом: мо), добраа (рядом: добра) и т. под.

Не излишне отметить в церковно-славянском языке еще:

1) отсутствие (иногда, без последовательности) л после б, в, п, м в таких словах, как ослабенъ (рядом: ослабленъ), вение (рядом: вление), где в русском языке л всегда находится на лицо; 2) употребление слогов ра, ла, р, л в таких словах, как градъ, глава, бргъ, плнъ, шлмъ, там, где в русском языке слышатся слоги оро, оло, ере, ело: городъ, голова, берегъ, полонъ, шеломъ (находящиеся в русском литературном языке глава, плен, шлем и др. заимствованы русским языком из церковно-славянского). 3) употребление жд (из д) и щ (из т) в таких словах, как вижд (корень вид-), госпожда (корень господ-), хощ (корень хот-), свща (корень свет-), где в русском языке слышатся ж и ч: вижу, госпожа, хочу, свеча.

Наконец можно упомянуть, что в церковно-славянском языке после г, к, х, во всех чисто-славянских словах (точнее: не в заимствованных из греческого языка), является ы: кыснти, врагы, духы (= совр. русск. киснуть, враги, духи), а после ж, ч, ш, щ, ц — и (а не ы) и ю (реже у): жити, врачи, отьци; мжю (дат.), врачю, отьцю и т. под.

Болгарский извод.

Хотя церковно-славянский язык сделался мертвым языком, все-таки, употребляясь в Болгарии, он постепенно принял в себя главные особенности живого болгарского языка ХП и следующих столетий. Эти особенности проникли в него случайно, у одних писцов, менее грамотных и менее внимательных, в большем количестве, у других, более грамотных и внимательных, в меньшем количестве. Тем не менее они дали ему своеобразную окраску и превратили его из собственно-церковно-славянского языка в церковно-славянский язык болгарского извода, или в средне-болгарский язык, известный нам 1) из ряда болгарских памятников XII—XIV веков и 2) из ряда молдавских (точнее: румынских) памятников ХV — ХVII веков.

В начале ХV века церковно-славянский язык болгарского извода был уже так далек от живого болгарского языка того времени, что сербский писатель и ученый Константин Философ (или Костенчский), Болгарин по происхождению, считает церковно-славянский язык русским. Славянские первоучители, говорит он, “эти добрые и дивные мужи”, переводя свящ. писание, избрали “тончайший и краснейший русский язык”, прнбавив к нему “в помощь” языки болгарский, сербский, боснийский и “чешского часть”.

Самая важная особенность церковно-славянского языка болгарского извода — и . Они употребляются в тех случаях, где и в собственно-церковно-славянском языке, — но до известной степени смешиваются. Именно 1) -с может находиться на месте -са в начале слов, в середине слов после гласных, после ж, ч, ш, щ, ц: зыкъ (при зыкъ), мое (род. п. ед. ч. женск. р.; при мое), служ (причастие наст. врем.; при служ), начти (при начти), несош (3 л. мн. ч. аориста; при несош), щдти (= русск. щадить; при щдти), овьц (род. п. ед. ч.; при овьц) и т.п.; 2) -с может находиться на месте и в начале слов и в середине слов после гласных, после мягких л, н, р (также после б, в, п, м, если после них опущено л): гль (при гль), мое (твор. п. ед. ч. женск. р.; при мое), земле (тв. п. ед. ч.; при земле), любл и люб, нсплън, разор (1 л. ед. ч. наст. вр.; при любл, исплън, разор) и т.п. Писцы некоторых памятников (например, Охридского Апостола XII — ХШ в.) не ограничиваются смешением юсов в указанных случаях и пишут их один вместо другого как-будто без всякой системы.

Должно заметить, что лишь в очень немногих старших (XII — XIII вв.) средне-болгарских памятниках употребляются , и тот , который пишется в виде пересеченного треугольника; огромное большинство памятников обходится двумя буквами — и .

Употребление в церковно-славянском языке болгарского извода в общем то же, что и в собственно-церковно-славянском языке.

Несколько средне-болгарских памятников XII—ХШ веков или почти совсем не имеют буквы , или употребляют ее смешанно с буквою . Так, Слепченский Апостол не знает буквы и имеет ко, мо, вол и т.п. (рядом с ссти, рчь и т.п.); Паремейник Григоровича имеет рядом: ко, быти (род. п. ед. ч.) и т.п. и внецъ (= внецъ), себ (= себ, дат. п.), длати (= длати) и т.п. По-видимому, эти памятники написаны или в Солуне, или в той области древней Болгарии, которая была под влиянием Солуня.

Остальные средне-болгарские памятники, до XVII века включительно, употребляют и так же, как большая часть памятников собственно-церковно-славянских, как Саввина книга и др.

Употребление ъ и ъ в средне-болгарских памятниках XII — XIV вв. не отличается последовательностью. Большая часть писцов пользуется и тою и другою буквою; никоторые (писцы Слепченского Апостола XII — XIII в., Хронографа Манассии 1345 г. и др.) имеют лишь ъ; другие имеют лишь ь. Около половины XIV в. (например, в Сборнике 1348 г.) замечается употребление ъ часто в середине слов и в предлогах, а ь часто в конце слов.

Остальные особенности собственно-церковно-славянского языка остаются в средне-болгарских текстах без сушественных изменений.

Реформа Евфимия.

Во второй половине XIV в. патриарх болгарский Евфимий (живший в столице тогдашнего болгарского государства Трънове), заботясь об исправности книг свящ. писания и богослужебных, упорядочил средне-болгарскую орфографию и сделал ее однообразною. Этот “великий художник славянских письмен”, как называет его современник, оставил в начале слов один ; там, где нужно было писать рядом два юса, он стал писать на первом месте , на втором — ; ъ-ру было им назначено место в середине слов, в предлогах, в частицах, а ь-рю — в конце слов. Примеры: зыкь (= ц.-сл. зыкъ), добр (вин. п. ед. ч. женск. р.;= ц.-сл. добр;); влъкь (= ц.-сл. влъкъ, русск. волк) въ връхь (русск. в верх). Слова без л, в роде ослабенъ, Евфимий изъял из употребления и оставил только слова с л: ослабленъ и т.п. Прочие особенности средне-болгарских текстов были сохранены Евфимием без существенных изменений.

“Добрые терновские изводы” (тексты), т.е. с испраилениями Евфимия, славившиеся у южных Славян в конце XIV и начале XV вв., не сохранились до нашего времени. Средне-болгарские книги с Евфимиевской орфографией, которые до нас дошли, относятся к XV — XVII вв. и почти все написаны или в монастырях Афона, или в Молдавии и вообще румынских землях, куда при турецком погроме в конце XIV в. 6ежало много Болгар; впрочем в них эта орфография редко бывает выдержана достаточно строго. Печатные книги (евангелия, псалтыри и т.п.), имеющие тексты на церковно-славянском языке болгарского извода (с двумя юсами), изданные в румынских землях в XV — XVII вв., в большинстве случаев следуют также Евфимиевской орфографии.

Сербский извод.

Церковно-славянсий язык для Сербов был искони чужим языком. Но все славянские наречия в IX — XI веках были еще близки друг другу, и Серб мог свободно понимать Болгарина, Русский — Чеха и т.д. Еще легче было понимать Сербу и Русскому болгарскую книгу, Болгарину сербскую или русскую, и т.д. Каждый Славянин мог читать буквы согласно требованиям своего языка согласно своему произношению; например, Русский, читая болгарскую книгу, мог произносить букву не как носовой гласный, а как чистое у и т.д. Еще легче было понимать Сербу или Русскому болгарскую книгу, переписанную несколько раз сербскими или русскими писцами, так как последние при переписке более или менее изменили церковно-славянский язык этой книги и приблизили каждый к своему родному языку.

Значительное большинство памятников, написанных православными Сербами в старшую эпоху их письменности, в XII — XIV вв., хотя восходят к церковно-славянским оригиналам, тем не менее отличаются от этих последних. В них мы имеем церковно-славянский язык сербского извода, церковно-славянский язык, измененный Сербами согласно особенностям их языка. Таковы, между прочим, два памятника конца ХП или начала XIII в.: великолепное Мирославово Евангелие и скромное Волканово Евангелие.

Сербский язык в то время уже не знал носовых гласных, и на месте -са в нем слышалось у, ю, а на месте -ca — е, , и сначала сербские писцы смешивали 1) и у, ю, 2) и е, , т.е. писали: воду (вин. п. ед. ч.), несу (1 л. ед. ч. наст. вр.), знаю — и раб, (дат. п. ед., = ц.-сл. рабу); душе (род. п. ед. ч.), несоше (3 л. мн. ч. аориста), плаче, служе, сто (причастия) и му (ц.-сл. (му дат. п.), нсу (= ц.-сл. нес, 1 л. ед. ч.). Потом сербские писцы, за немногими исключениями (о которых будет сказано ниже), совсем перестали употреблять юсы.

Что до ъ и ь, то все сербские писцы до XIV в. включительно, за немногими исключениями, пользуются лишь второю из этих букв, т.е. пишут сьнь (= сонъ), пськь (= псокъ), трьгь (= торгъ), мльва (= молва) и т.п., иногда, в формах род. п. множ. ч., удвояя ее: сьньь (= сновъ), трьгьь (= торговъ), женьь (= женъ).

Употребление вместо и на оборот искони чуждо сербскому языку. Некоторые сербские писцы, списывавшие с церковно-славянских оригиналов, смешивавших и (солунских или вообще македонских), внесли в свои списки многие из их особенностей: так, в Мирославовом Ев. находится и ко, вьси (= всiя, 3 л. ед. ч. аориста) и о свт (= о свт), б (= б) и т.п. Но большинство сербских писцов ставит вообще там, где мы, и при этом то чаще, то реже смшивает его с е: сести, речь и сло, рку (= село, реку, 1 л. ед. ч.), и т.п.

Из других особенностей церковно-славянского языка сербского извода не излишне отметить 1) смешение и и ы, т.е. употреблеще одной буквы вместо другой: ти (= ты), пытаты (= питати) и т.п., и 2) употребление у вместо в перед согласными и на оборот: у град = въ град, вьмрти = умрти и т.п.

Церковно-славянские а вместо в агода, моа и т.п. и ра, ла, р, л в градъ, глава, бргегъ, плнъ, остаются у сербских писцов без существенных изменений.

Рядом с церковнославянскими жд и щ, изредка встречаются у них к и г (с следующими , ю, ): вигю, госпог (= ц.-сл. вижд, госпожда), хокю, свк (= ц.-сл. хощ, свща). Церковно-славянские слова без л (ослабенъ и т.п.) ими не употребляются; они пишут только: ослабленъ и т.п.

Ресавские тексты.

Сербские памятники позднейшей эпохи, XV — XVII веков, по своим особенностям могут или 1) быть вполне сходными с памятниками древнейшей эпохи: или 2) отличаться от последних одною важною чертою — употреблением ъ-ра. Орфография памятников с ъ-ром — не что иное, как переделка Евфимиевской орфографии, произведенная в первой четверти XV века почитателем Евфимия, Константином Философом (или Костенчским); по Константину, ъ должен был ставиться в середине слов и в предлогах, а ь только в конце слов. Так как тексты с орфографией Константина в XV в. писались по преимуществу в сербском монастыри Манассия на реке Ресаве, то за ними утвердилось назваще ресавских; они славились в Сербии как наиболее исправные, и сведущие люди в этой стране усердно разыскивали их даже в ХVП веке. Сербские печатные книги XV — ХVI веков напечатаны преимущественно по ресавским оригиналам.

Сербы часто (особенно в ХШ — XV вв.) списывали с средне-болгарских оригиналов, и Болгары иногда (особенно в XIV веке) пользовались сербскими оригиналами. Знатоки дела более или менее искусно переделывали средне-болгарский извод в сербский извод; обыкновенные же писцы, плохо понимая текст или не вникая в его смысл, часто вводили в сербские книги средне-болгарские особенности, а в средне-болгарские — сербские.

Смешанные изводы.

Таким образом получились смешанные языки — 1) церковно-славянский язык болгаро-сербского извода и 2) церковно-славянский язык сербо-болгарского извода.

Главные особенности первого — употребление 1) у, ю на месте церковно-славянского , средне-болгарского : узикъ (= ц.-сл. зык, ср.-болг. зыкъ), стою (ц.-сл. сто, сто, ср.-болг. сто, русск. стоя, причастие наст. вр.) и т.п.; 2) е, на месте ц.-сл. , , ср.-болг. : знае, зна (= ц.-сл. зна, ср.-болг. зна, русск. знаю, 1 л. ед. ч.) и т.п.; 3) после л, н, р, как в собственно-церковно-славянских и в средне-болгарских памятниках: вол (им. п. ед. ч.) и т.п.

Главная особенность второго — употребление 1) у, ю на месте церковно-славянских , , средне-болгарских , : судь (= ц.-сл. и ср.-болг. сдъ, русск. судъ), знаю (ц.-сл. зна, ср.-болг. зна), и 2) е на месте ц.-сл. , ср.-болг. , : име (ц.-сл. и ср.-болг. им, русск. имя), стоетъ (= ц.-сл. стотъ, ср.-болг. стотъ, русск. стоятъ, 3 л. мн. ч). Рядом употребление и по-средне-болгарски.

Боснийский извод.

Сербы, придерживавшиеся богомильской ереси, жившие в Боснии, выработали в своих книгах несколько иной вид церковно-славянского языка сербского извода. Из их кирилловской письменности дошло до нас всего несколько книг, все XIV века или начала XV века. Особенности орфографии этих книг следующие. Юсы не употребляются; не употребляется; употребляется на месте наших русских , я, и и ы (иногда е); на оборот и, ы (иногда е) употребляются вместо ; и и ы смешиваются друг с другом; а нередко на месте ь и на оборот: сань (= ц.-сл. сънъ, русск. сонъ), вась (= ц.-сл. вьсь, русск. весь), врьгь (= ц.-сл. врагъ); у нередко на месте в перед согласными; к нередко на месте церковно-славянского щ; , ю, , е нередко на месте церковно-славянских жда, жд, жду, жд, жде (госпо = ц.-сл. госпожда, им. п.; госпою = ц.-сл. госпожд, вин. п., и т.д.).

Из мелких черт свойственных церковно-славянскому языку южно - славянских книг не излишне еще отметить употребление:

1) одного и нередко там, где следовало бы быть двум и: о величи (вм. о величии) и т.п., и 2) ю изредка вместо у: емю, дюша (вм. ему, душа) и т.п., рядом с у изредка вместо ю после л, н, р: ср.-болг. лубл (вм. любл), сербск. лублу и т.п.

Южно-слав. грамоты.

Язык южно-славянских грамот (документов) — обыкновенно не церковно-славянский того или другого извода, а болгарский или сербский. Главные особенности этого языка — те же, что и церковно-славянского языка болгарского и сербского изводов, только более яркие; кроме того, в нем много более или менее мелких своеобразных черт (особенно в формах), редких в языке книг.

Грамоты румынских воевод и бояр XV — XVII веков — обыкновенно на болгарском языке; те из них, которые написаны в Валахии, не чужды сербских черт; те же, которые написаны в Молдавии, иногда изобилуют разнообразными руссизмами (несколько их по языку — вполне русские). Вообще в языке румынских грамот нередки ъ вместо и на оборот, е и вместо и на оборот, и неправильные формы склонения (что изредка встречается и в языке румынских книг).

Грамоты на сербском языке принадлежат не только сербским государям и их родственникам, но также банам и кралям боснийским, правительству сербской республики Дубровника (или Рагузы, в Далмации), князьям албанским, султанам турецким; последние в ХV — ХVI веках писали по-сербски не только к правительству Дубровника, но и к московским государям.

“Законник” сербского царя Стефана Душана. (XIV век) написан на сербском языке.

Русский извод в XI-XIVв.

Русские познакомились с церковно-славянским языком, по-видимому, еще в первой половине Х века. Договор Игоря с Греками 945 года упоминает о “соборной” церкви св. Илии в Киеве; жена Игоря, Ольга, как известно, была христианка. Папская булла об учреждении епископии в IIpaге (в Чехии), написанная между 965 и 972 годами, требует от чешской церкви, чтобы она не следовала за Болгарией и Русью и не держалась в богослужении славянского языка (“non secundum ritus aut sectam Bulgariae vel Ruziae, aut sclavonicae linguae”); следовательно, Ольга и современные ей pyccкие христиане имели книги и богослужение на церковно-славянском языке. После принятия крещения всею Русью церковио-славянские тексты появились среди русских христиан в большом числе; приток их в Россию был, по-видимому, особенно силен в XI и начале ХII веков, ослабел в конце XII и начале XIII веков и почти совсем прекратился в первое столетие татарского ига. Мы не знаем, как они шли: всегда прямо из Болгарии, или часто при посредстве Константинополя; всегда приобретались они покупкою, или иногда доставлялись византийскими государями, с половины Х века владевшими Болгариею. Стоит отметить тот факт, что великолепное Остромирово Евангелие 1057 года, по-видимому, списано непосредственно с не менее великолепного церковно-славянского оригинала, вероятно, подаренного в какую-нибудь болгарскую церковь одним из болгарских царей или бояр; а роскошный Святославов Сборник 1073 года может быть копией с роскошного церковно-славяиского оригинала, изготовленного для болгарского царя Симеона.

Дошедшие до нас церковно-славянские памятники, написанные Русскими в XI и начали XII веков, делятся на две группы: в одной мы видим церковно-славянский язык не без руссизмов, но сохраняющий значительную часть церковно-славянских особенностей; сюда относятся, между прочим, Остромирово Евангелие и Святославов Сборник: некоторые из памятннков этой группы имеют так мало русского, что даже знатоки смешивают их с собственно-церковно-славянскими; в другой — перед нами уже обрусевший церковно-славянский язык, с довольно яркою русскою окраскою; сюда относятся Архангельское Евангелие 1092 года и Минеи 1096 и 1097 годов. Из дошедших до нас церковно-славянских текстов русского происхождения последующого времени, дo конца XIV века, лишь очень немногие сохраняют яркие церковно-славянские особенности; огромное большинство имеет сравнительно однообразный церковно-славянский язык русского извода, церковно-славянский язык, измененный Русскими согласно особенностям их языка.

Русский язык в X — XIV веках уже не знал иосовых гласных, и на месте -ca в нем было у, ю, а на месте -са — а, . Уже старшие русские писцы, с писцом Остромирова Евангелия во главе, смешивают 1) и у, ю, 2) и а, , т.е. пишут воду, знаю и раб; несоша, начати, сто (причастие) и ко (= ц.-сл. ко). Последующие писцы, в числе их писцы Миней 1096 и 1097 годов, постепенно совсем изъяли из употреблсния , а -с стали употреблять в одном значении с , или пользуясь этими двумя буквами безразлично, или ставя после согласных, a в начале слов и в середине их после гласных.

Буква пишется русскими писцами XI — XIV веков вообще там, где ее пишем мы. Они смешивают ее (как сербские писцы) с е, : сести, сло, одни чаще, другие реже: даже писец Остромирова Евангелия один раз написал: гневъ. Смешения с у них совершенно нет.

Буквы ъ и ь у русских писцов XI — XII веков являются столь же часто, как и у церковно-славянских писцов; мы у них находим ъ там, где в современном русском языке слышится о или ничего не слышится; ь там, где слышится е или ничего не слышится: сънъ (= сонъ), лъжь (= ложь), дьнь (= день), вьсь (= весь); мъногъ, къто, чьто, вьсе и т.п. Писцы XIII — XIV веков уже более скупы на ъ и ь: они часто или пишут о, е вместо ъ, ь: сонъ, день, или опускают ъ. ь: многъ, что, все и т.п. Во всяком случае русские писцы, за немногими исключениями, прекрасно различают ъ и ь друг от друга и употребляют каждый из них только в известных местах; мы у них находим всегда сънъ (нет: сьнь), дьнь (нет: дънъ) и т.п. Там, где церковно-славянские памятники имеют ръ, рь, лъ, ль: тръгъ твръдъ, връхъ, млъва, — русские имеют в XI — XII веках обыкновенно или търгъ, твьрдъ, вьрхъ, мьлва, или търъгъ, твьрьдъ, вьрьхъ, мълъва, в XIII — XIV веках — торгъ, твердъ, верхъ, верьхъ, молва.

Некоторые русские писцы XII — XIV веков смешивают между собою ъ и о, ь и е (), ставя эти .буквы одну вместо другой: въда (= вода), грхо (= грхъ), вьсти (= вести), ноще (= нощь). У одних (как у писца Добрилова Евангелия 1164 г.) такое смешение происходит более или менее редко; у других, напротив, с ним приходится встречаться на каждой строке. Оно известно также у писцов XV — XVI веков (редко).

Употребления а вместо русские писцы XI — XIV веков избегают; моа (жснск. р.) у них редчайшее явление; обыкновенно у них: мо.

Церковно-славянсме слоги pa, ла, р, л, в градъ, глава, врдъ, бргъ, плнъ, шлмъ, русскими писцами XI — XIV века очень часто сохраняются, причем вместо ими ставится е: брегъ, вредъ, шлемъ (Минеи новгородского письма 1095, 1096, 1097 годов; Мстиславово Евангелие, вероятно, киевского письма, нач. XII века; об исключениях см. ниже); но рядом с этими слогами мы изредка истречасм чисто русские сочетания оро, оло, ере, ело и т.п. (русское полногласие): городъ, голова, берегъ, вередъ, полонъ, шеломъ.

Церковно-славянские жд (из д) и щ (из т) в вижд, свща русскими писцами XI — XIV веков очень часто сохраняются: вижду, свща: но рядом с ними мы то чаще, то реже видим чисто-русские ж и ч: вижю, свча (например, в Святославовом Сборнике 1076 года: отьца не рождена, сына рожена).

Употребление ы после г, к, х, обычное в церковно-славянском письме, обычно и в древне-русском XI — XII веков: его мы встречаем в XII, XIV, даже в XVI и XVII веках: кыснути, врагы, духы, как в словах славянских, так и в греческих; но с XII века появляется здесь и и: киснути, враги, духи; оно делается обычным в XIV веке.

Как церковно-славянское письмо после ж, ч, ш, щ, ц имеет не ы, а и, обыкновенно ю, а не у, так и древне-русское XI — XIV веков; сверх того, в последнем после этих букв пишется постоянно ь, а не ъ.

Отмеченное нами в южно-славянских цамятниках странное употребление ю вместо у изредка встречается и в русских текстах: так, в Пандектах Антиоха XI века мы читаем: глюбины, рюц, мюдрость, нюжде и т.п.: в Богословии Иоанна Дамаскина XII — XIII в.: сють, сыню, луню, кюпяться и т.п.; в Погодинском Евангелии ХIII в. № 11: рюку, врю (вин. пад.), крюпица, по глоголю и т.п.

Кроме этих обще-русских особенностей, многие русские памятники ХI — ХIV веков имеют еще особенности местные русские.

Новгородские тексты.

Писцы Новгородцы, согласно своему родному говору, смешивают ц и ч, ставя одну из этих букв вместо другой; отсюда в Новгородских памятниках ХI — ХIV веков, начиная с Миней 1095 — 1097 годов, более или менее часто: богородича (= богородица), чвтъ, чьрькы (= цepкoвь), цьрьтогъ (=чьрьтогъ), цаша (= чаша) и т.п.

Те же писцы часто пишут жг на месте церковно-славянского жд, и например, в только что названных Минеях читается: дъжгь (= дождь), одъжгити, пржге, рожгение, побжген и т.п.

У Новгородских писцов XI и XII веков употреблоние и вместо и на оборот редко; но у многих (не у всех) писцов второй половины XIII и XIV века оно представляет обычное явление. Мы встречаем его в Прологе 1262 года, в Евангелии 1355 года, в Евангелии до 1362 года, в Тактиконе 1397 года; вот примеры из Евангелия 1355 года: колинома, человиком, желизными, проповидь, к жени, узри (3 л. ед. ч.), и т.п.

Двинские тексты.

Если бы до нас дошли книги, написанные в Двинской земле, в XIII — XIV веках, то судя по грамотам этой новгородской колонии (по Северной Двине, теперь в пределах отчасти Архангельской, отчасти Вологодской губернии), мы нашли бы в них те же черты, что и в новгородских книгах, с присоединением еще одной — употребления у вместо в и на оборот.

Псковские тексты.

Писцы Псковичи, согласно своему родному говору, смешивают не только ц и ч, как их новгородские собратья, но и з и ж, с и ш, ставя одну из парных букв вместо другой. Отсюда в псковских памятниках XIV века (более ранние до нас не дошли) более или менее часто: богородича, черкы, цаша; погряже (= погрязе, 3 л. ед. ч.), тержая (= терзая), вразду (вин. п.), зизнею, многазды, о сапозниц; предъ вшими (= вcми), прошить (3 л. ед. ч.), скончасташа (= скончастася), въпрасяти, написи (повел. накл.), часю (= чашу), и т. под.

Псковские писцы, как и новгородские, употребляют также 1) жг на месте церковно-славянского жд и 2) и вместо и на оборот.

Галицко-волынские тексты.

Писцы в Галицко-волынской земле лучше других различают и е. Употребление е вместо , у них не редкость и встречается в одних рукописях чаще, в других реже, без системы (в церковно-славянских словах в роде брегъ, врдъ и т.п. очень часто сохраняется); но обратное употребление, употребление вместо е, подчинено правилам. Вообще говоря, вместо е ставится ими там, где в современном малорусском наречии (потомки древнего галицко-волынского говора) обыкновенно слышится i и именно в тех слогах, за которыми следует слог с ъ, ь, й: шсть вместо шесть (сравни малорусское шiсть = шесть), пщь вместо пещь (ср. малорусск. пiчь = печь), злие, злье вм. зелье (ср. мр. зiлле), веслие, веслье вм. веселье (ср. мр. весiлле), камние, камнье вм. камнье (ср. мр. камiнне), спасние, спаснье вм. спасенье, о всмь вм. о всемь, и т.п. Рукописи с употреблением в этих и подобных словах начинаются с XII века (Добрилово Евангелие относится к 1164 году) и оканчиваются XIV веком.

Другая особенность галицко-волынских писцов — употребление у вм. в и на оборот: униде у Капернаумъ (= вниде въ —), уселися у нмь; въчити (= учити), въмрти (= умрти), и т.п. Эта особенность вполне обычна в рукописях ХIII — XIV веков.

Третья особенность тех же писцов — употребление жч вместо церковно-славянского жд (новгородского жг): дъжчь, одъжчити, беж чены (= ц.-слав. беж-дены = безъ жены). Ее мы находим в рукописях ХП—XIV веков.

Наконоц у галицко-волынских писцов XII — XIV веков изредка встречаются у вместо о (добровульно), ю вместо е (июдюм, дат. п. мн. ч.), чтюнъ = чтенъ, причастие, и вместо и на оборот (окаменило = окаменло, при вечери == при вечер), ы вместо и и на оборот (просыти = просити).

Киевские тексты.

Как это ни странно, относительно особенностей писцов Киевлян ведутся споры. Несомненно написанных в Киеве рукописей мало; это — два Святославовых Сборника, один 1073 г., другой 1076 г.; два Евангелия первой половины XII века, Мстиславово (написанное по повелению великого князя киевского Мстислава, сына Мономахова) и Юрьевское (написанное для Юрьевского монастыря под Новгородом), могут быть с большою вероятностью признаваемы за написанные в Киеве; Триодь Моисея Киевлянина ХП — ХШ века, судя по прозванию писца, в главной своей части написана не в Киеве, a по-видимому в Новгороде, но может быть причислена к киевским памятникам; иаконец небольшая Мстиславова грамота (выше упомянутого великого князя) ок. 1130 года — почти несомненно киевский памятник. Все названные рукописи отличаются бесцветностью своего языка и орфографии. В них нет ничего похожого на галицко-волынское употребление вместо е, на новгородскую мену ц и ч и т.п. Одни ученые говорят — и с ними приходится согласиться, — что киевский говор ХП — ХШ веков был очень слабо окрашен, не имел в себе ничего яркого; другие,— что киевские писцы отличались тщательностью работы и в названные выше рукописи не внесли черт своего киевского говора; они считают киевскими, без всякого впрочем основания, некоторые из тех рукописей, которые следует считать галицко-волынскими.

Средне-русские тексты.

Писцы нынешней центральной России, Ростовцы, Рязанцы и т.д., писали также бесцветно. Впрочем рукописей средне-русского происхождения до нас дошло мало. Мы имеем две ростовских рукописи начала XIII века, одну рязанскую второй половины ХШ вика, одну московскую первой половины XIV века, две из Переяславля Залесского и одну из северного Галича половины ХIV века, наконец Лаврентьевский список летописи второй половины XIV в., написанный в пределах Суздальского княжества того времени; сверх того, у нас есть одно евангелие, написанное, по всей вероятности, в Москве в 1393 году, одно евангелие, написанное в Переяславле Залесском или в самом конце ХIV века, или в начале XV (между 1389 и 1425 гг.), Слова Григория Богослова, написанные в Ярославле в 1392 г., и Толковая Палея, написанная в Коломне в 1406 г. Можно отметить, что в старшей московской рукописи (Евангелие 1339 года) есть следы московского аканья, т.е. употребление а вместо неударяемого о и на оборот: дивьна (вм. дивьно), в апуствшии земли, а в одной рукописи из Переяславля Залесского (Евангелие 1354 года) встречается в небольшом числе случаев мена ц и ч.

Ни одной книги, несомненно написанной в Полоцке, Смоленске или вообще в западной Руси в XI — XIV веках, до нас не дошло.

Южно-славянское влияние, начавшееся в половине XIV века и продолжавшееся до половины XV века (о нем см. выше, стр. 53), вместе с южно-славянским полууставом дало русским книжникам и южно-славянскую (точнее: средне-болгарскую) орфографию.

Болгаро-русский извод.

Значительную часть южно-славянских (болгарских) книг, перешедших в XIV и XV веках в Россию, составляли книги богослужебные, или с исправленным по греческим оригиналам, или с вновь переведенным с греческого текстом; затем было не мало творений святых отцов, богословского и учительного содержания, по преимуществу для чтения монахам, также или с исправленным по греческим оригиналам, или — что чаще — со вновь переведенным с греческого текстом; наконец небольшое число книг составляли жития святых, хронографы и т.п., в переводе с греческого. Полученные от южных Славян книги освежили русскую литературу ХIV — XV веков. Они понравились русским читателям и стали усердно переписываться. Таким образом появились русские списки с средне-болгарских оригиналов, сохранявшие в большей или меньшей степени язык и орфографию этих последних. Многие из них имеют в себе так много разнообразных средне-болгарских особенностей, что вполне заслуживают названия текстов не русского а болгаро-русского извода. Таковы, например, написанный в Новгороде Тактикон 1397 года и написанное в Киеве Евангелие 1411 года: если бы писец второго из этих памятников не смешивал и у, и и не вводил изредка других руссизмов, мы бы признали его текст за чистый средне-болгарский. В других списках число средне-болгарских особенностей не так велико; это главным образом — употребление: 1) рядом с у и смешанно с у, 2) ръ, лъ, рь, ль на месте русских ор, ол, ер (в тръгъ, връхъ, млъва, врьхъ, мльва и т.п.): 3) а вместо я после гласных (в моа вместо моя, спасениа, род. пад., добрыа, род. п. женск. р., и т.п.); 4) ь в конце слов вместо ъ (брать, сонь, добрыхь, род. п. мн. ч., и т.п.). Сверх того, иногда мы находим следы средне-болгарского смешения юсов, т.е. формы в роде добр, добру, вместо: добрую (вин. п. ед. ч. женск. р.), твое, твоею, вместо: твое (род. п. ед. ч. женск. р.).

Средне-болгаризмы.

Из списков с южно-славянских оригиналов особенности средне-болтарского языка и орфографии перешли в тексты русского происхождения или уже обрусевшие и получили в них более или менее широкое распространение. Появление орфографической моды относится к концу XIV века. Евангелие 1393 года, вероятно, московское и Киевская Псалтырь 1397 года, написанные одним писцом, уже имеют изредка ь в конце слов вместо ъ; мы читаем в Евангелии: домь твои, торжникомь (дат. п. мн. ч.); в Псалтыри: домь, гнвь, лукь, вашихь, на ложихь и т.п. XV век — время ее сильнейшого распространения; книги вполне свободные от нее — редкость. В северо-восточной Руси она ослабевает в первой половине XVI века; из рукописей второй половины этого века буква часто встречается лишь в немногих (между прочим, в некоторых частях Макарьевских Четьих-Миней); слоги ръ, лъ (тръгъ и т.п.) — также; но а вместо я (моа и т.п.) еще обычно, хотя и не пользуется особенно широким распространением; в ХVП веке, за исключением мелочей (изредка а вместо я), южно-славянская орфографическая мода была уже забыта (сравни выше стр. 55); печатные книги московской типографии ХVII века ее не знают. В юго-западной Руси рукописи с средне-болгаризмами — обычное явление в течение всего XVI века и начала ХVП века; средне-болгаризмы не редкость также в печатных книгах; их — в умеренном впрочем количестве — мы видим в знаменитой Острожской Библии 1581 года: влъсви, пръвосвященникы, еа (= ея), дваа, прiати и т.п.; ,р, ръ, лъ, а вместо я в довольно значительном числе находятся в книгах напечатанных в Киеве в первой четверти ХVII столетия (сравни выше стр. 55).

Само собою разумеется, русские писцы, стараясь следовать орфографической моде, не редко употребляли ее особенности в таких случаях, где в средне-болгарских текстах их не было; т.е. ставился ими там, где в этих текстах стояло у; ръ, лъ, рь, ль — там, где в них было ор, ол, ер, ел; а — там, где в них было , . Таким образом мы встречаем, например, в Хронографе Амартола ХV века (Имп. Публ. Б. Q. IV. 35): грько вм. горько, мльба вм. мольба, пльза вм. польза и т.п.; в Вопросах Кесария того же столетия (Моск. Дух. Ак.): гръкое: вм. горькое, грьняго свта, плъзу вм. пользу, прънатый вм. пернатый и т.п.

Особенно много недоразумений у русских писцов XV—XVI веков было с . Одни из них считали его равным по значению с у; другие приравнивали к ю; московская грамматика 1048 года говорит: “ю или ”; третьи употребляли эту букву и в значении у, и в значении я. В записи написанного в Москве в 1461 году Тактикона мы читаем: в обители пречисты Богоматере, раба божi Василiа, въ домъ пречисты Богоматере ( = я), прочптающе книг ciю ( = у). В великолепном Пересопницком Евангелии 1556 — 1561 г., имеющем евангельский текст в юго-западно-русском переводе, рядом с вытръгнете (2 л. мн. ч.), тръплю, съвръшена, пръве, выплънять и т.п., рядом с тишина великаа, четвертаа книга, погребенiа, ученiа (род. п.) и т.п., рядом с ворогь (= ворогъ), шоль, быль, свть, въ яслехь, мы находим: сталос (= сталося), молитис, да будеть вол тво, дл сорому и т.п. (по изданию Житецкого стр. 49); здесь употреблено в значении я. В сборнике Жугаева 1568 г., написанном в Галиции (см. выше стр. 33), в статьях несомненно русского происхождения, рядом с ь в конце слов, рядом с на месте ю (въ мк вчн), есть и в значении я: та (им. п. ед. ж. р.).

Но бывали — правда, гораздо реже — недоразумения и с ; как мы видели выше, в средне-болгарских текстах эта буква нередко занимает место церковно-славяиского , , русского у, ю. Например, в сборнике русского происхождения Измарагде по списку XVI в. Имп. Публичной Библютеки (F. I. 228), рядом с а вм. я, рядом с ь вм. ъ в конце слов, мы находим формы 1-го л. ед. ч. на : славл (= славлю) и т.п.; в переведенном в юго-западной Руси с латинского описании Иерусалима Адрихома (см. о нем статью г. Долгова) также встречается на месте русского у, ю.

Усиление церк.-слав. элемента.

Южно-славянские книги, перешедшие в XIV и ХV веках в Россию и понравившиеся русским книжникам, конечно, не имели руссизмов; иначе говоря, в них были всегда церковно-славянские слоги ра, ла, p, л (градъ, глава, бргъ, шлмъ и т.п.) и буквы жд из д (вижд и т.п.), щ из m (свща и т.п.: см. выше стр. 19). Усваивая особенности языка и орфографии этих книг, русские писцы начали изгонять из своих текстов русские слоги оро, оло, ере, ело (городъ, голова, берегъ, шеломъ) и буквы ж (вижю) и ч (свча) и заменять их церковно-славянскими. Если мы сравним списки, например, Новгородской летописи, один ХIV века (так наз. Синодальный) и два другие XV века, то увидим, что в первом руссизмов гораздо больше, чем во вторых, или — что то же — в первом церковно-славянских особенностей много меньше, чем во вторых. Вот несколько данных. Список XIV века имеет: въ город, Новгород, переже, хочю, отвчаша, плечи, к ночи, умедляче, рекуче, бьюче; а списки XV века: въ град, Новград,. преже, хощю, отвщаша, плещи, к нощи, умедляще, ркуще, бьюще. Само собою разумеется, не имея ни грамматик, ни словарей церковно-славянского языка и не зная, где именно должно быть по-церковно-славянски pa, ла, жд, щ, эти писцы иногда переделывали русские слова в церковно-славянские более или менее неудачно и писали: о громовохъ и мланiахъ (Сборник ХV в. Син. Библ. № 951, л. 290 об.; ц.-сл. и ср.-болг. млънии, русск. молонья); о мужду, скажду (Житие Варлаама и Иоасафа нач. ХV в. Чуд. мон. № 24, лл. 13 об., 51 об.; ц.-сл. мжу, от мжь, скаж, 1 л. ед.); пръвую стражду (Апостол 1495 г., л. 48; ц.-сл. стража), стрждаше, мождааше (Погод. Римский Патерик XVI в., лл. 58 об., 88; ц.-сл. стржаше, можааше); погруждаемъ (Учительное Ев. 1514 г.. л. 50 об.; ц.-сл. погржаемъ); отъ лица твоего камо бежъдю (печатн. Лютеранский Катихизис 1562 г., л. 181; ц.-сл. бжю = бгу); посещенье, посещеться (Сборник ХV в. М. Типогр. Б. № 1321—439, л. 147 об.; ц.-сл. посч-). и т.п.

Новгородские тексты. XV-XVII в.

Местные новгородские особенности языка и орфографии книг, написанных в Новгороде и его колониях, уже в конце XIV века начинают ослабевать. По-видимому, возвышение Москвы повело к возвышению в глазах Новгородцев авторитета московского литературного языка (без мены и и ч и т.п.) и к признанию со стороны Новгородцев наиболее ярких черт своего языка — провинциализмами. Хотя другие рукописи XIV века новгородского происхождения имеют ц вместо ч и на оборот чуть не на каждой строке, Евангелие 1355 г. представляет до некоторой степени исключение. Оно написано в Новгороде по приказанию новгородского архиепископа Моисея и имеет красивое письмо, изящный орнамент и довольно исправный текст; по-видимому, это — работа писцов, состоявших при архиепископе. Употребление и вместо не редкость: человичь, на мст никоемь, иминие (см. стр. 26); есть также употребление вм. и. Но употребление ц вм. ч и на оборот — исключительное явление; писцы стараются его избежать, и не без успеха; оно встречается в их письме всего нисколько раз: отроцищемъ (дат. п. мн. ч.), луце (= луче, лучше), личемри, седмеричею, жерчемъ (дат. п. мн. ч. от жрець). В Служебнике 1400 года, изящного письма, написанном священником Хутынского монастыря по приказанию новгородского архиепископа Иоанна, также несколько раз встречается и вм. , но употребление ч вм. ч и на оборот совершенно отсутствует.

Местные новгородские особенности в новгородских книгах XV века еще слабее. Толковая Палея 1477 года, довольно исправно написанная в Новгороде дьяком Нестором, при наличности некоторых других новгородских черт, совсем не имеет ч вм. ч и на оборот. Исключение составляют слова редкие, не народные; их писец переписал в том виде, в каком они были в его оригинале: очетъ (вм. оцетъ, оцьтъ) и т.п. В Апостоле 1495 года, написаныом в Новгороде причетником одной из новгородских церквей, с очень исправным текстом, употребление и вм. и на оборот — не редкость: по стни, сумнинiа (род. п.), боз снидоша и т.п., а употребления ц, вм. ч и на оборот нет (несколько случаев — случайные погрешности). В Библии 1499 года, написанной в Новгороде тремя дьячками новгородских церквей по повелению новгородского архиепископа Геннадия, кое-какие новгородские черты заметны, но мены ц и ч нет (единичные обмолвки не в счет). В сборнике Патериков XVI века (Синод. Библ. № 216), написанном в Новгороде, есть случаи употребления и вместо , а употребление ц вместо ч неизвестно.

Впрочем между новгородскими текстами ХV в. еще встречаются такие, которым не чужда мена ц и ч. Так, в длинной записи новгородской Триоди 1483 года (Имп. Публ. Б.) мы видим два случая этой мены: концана бысть книга сия, исправляюци чтите; в Житии Иоанна Златоуста XV в. (Румянц. Муз. № 150) кое-где также отмечено намиц ц вм. ч.

Таким образом наиболее типичная особенность новгородских текстов — употребление ц вм. ч и на оборот — к XVI в. исчезла; в новгородских рукописях XVI и XVII вв. лишь изредка мы встречаем отдельные ее случаи, очевидно случайные погрешности писцов; так, в Домострое ХVI в. (Моск. Общ. ист. и др.) однн раз написано: ситецко.

Вместе с меною ч и ч исчезло и употребление жг вм. жд (въ дожгь и т.п.). Впрочем единичные случаи мы отметили в только что упомянутом Житии Златоуста (дожгу велику), в Вопросах Кесария 1512 г. (Синод. Б. № 261: дожгь), и др.

Третья черта новгородских текстов — употребление и вм. и на оборот — сохранилась, и мы ее видим, то реже, то чаще, в новгородских рукописях как XV, так и XVI — XVII веков. Она для этого времени (особенно если и вм. и на оборот имеет на себе ударение) — наиболее важный признак того, что памятник написан в Новгороде, его области или вообще где-нибудь на нашем севере (в нынешних Олонецкой, Вологодской, Архангельской губерниях).

Псковские тексты. XV-XVII в.

Местные псковские особенности языка и орфографии книг, написанных в Пскове, ярко проявляющиеся в двух псковских Параклитиках 1369 г. и 1386 г. и в Прологе 1383 г., сохраняются в псковских текстах XV века: в Евангелии 1409 г., в Прологе 1425 г., в Трефолое 1446 г. и в двух списках Толковой Палеи Румянцевском 1494 г. и Ундольского 1518 г. Из двух последних рукописей первая — оригинал второй; сличение их представляет большой интерес, показывая, как писец второй старался изгнать из своего текста псковские черты первой. Он, например, находил в своем оригинале: утрудиша (вместо утрудися) и сначала не догадывался, что в этом слове есть ничто такое, что нужно изменить, и потому писал: утрудиша, но потом спохватывался и подправлял или подчищал, так что утрудиша превращалось в утрудися. По-видимому, он был плохой грамотей и был мало знаком с московскими текстами; во всяком случае псковских особенностей у него не мало.

Но такие псковские черты, как употребление ц вм. ч, з вм. ж, с вм. ш и на оборот, совершенно чужды псковскому Служебнику 1462 г. (Киево-Печерская Лавра) и псковским рукописям XVI и ХVII веков (впрочем написанных несомненно во Пскове книг за эти столетия очень мало). Даже в списках Псковской летописи, написанных в XVI в., по-видимому, во Пскове (несомненно, с псковских оригиналов), эти особенности — случайное явление. Писцы иногда пишут перши вм. перси, когда речь идет об известной части городской стены, как будто не зная значения этого слова; в других словах они употребляют буквы ч, ц, з, ж, с, ш правильно, по московскому произношению.

Московские тексты. XV-XVII в.

Местные московские особенности в многочисленных московских книгах ХV —ХVII веков не получили развития. Московские писцы вообще оказываются хорошо знакомыми с традиционною орфографиею, и хотя позволяют ce6е написать — там, где нет ударения — а вместо о и на оборот, е вместо я, а, и и на оборот, но лишь изредка и непоследовательно. Исключений мало. В числе их можно отметить Евангелие 1527 года, написанное в селе Новом под Вязьмою; в нем мы читаем: никаго, каторого, не до седмь кратъ но да седмьдесятъ, заподъ, долече, ту будеть сердца вашя, б разрушенiа ея велiа, призвати на покаянiа, за невретвiа вашя, продаждь (повел. накл.) имнiа твое и т.п.

В виду изложенного понятно, что место происхождения рукописей северо-восточной Руси ХV — XVII вв. при помощи данных языка и орфографии или может быть определено лишь с более или менее значительным трудом, или совершенно не поддается определению. О целом ряде памятников мы можем сказать лишь то, что они написаны в северо-восточной Руси, без определения, где именно: в Москве, Ростове, Новгороде, Пскове, Вологде.

Западно-русские тексты. XV-XVII в.

Местные особенности языка и орфографии юго-западной (литовской) Руси в XV — XVII веках отличаются однообразием. Их много, и они в огромном большинстве случаев так ярко окрашивают памятник, что его юго-западно-русское происхождение является вне сомнений. Между ними особенно обращает на себя внимание употребление твердого р вместо мягкого, т.е. слогов ра, ро, ру, ры, ръ там, где мы ожидали бы ря, ре (т.е. pё), рю, ри, рь: прыняти, манастыръ, манастыра, манастыромъ (твор. п.), вперодъ (= впередъ), буру (= бурю, вин. п.). За ним следуют 1) употребление у вместо в и на оборот: устати (= вст—), у землю (= въ—), вже (= уже) и т.п., и 2) смешение предлогов-префиксов изъ, из — с одной стороны и съ, с — с другой: изъ мужемъ (= съ), издлати (= сд—), исказати (= ск—), зъ облака (= из о—), сповдати (= исп—) и т.п. Далее можно упомянуть об употроблении кг вм. г (в польских и вообще не русских словах): кгды (= когда), скирикгайло, кгвалтъ; об частом употреблении после ж, ч, ш, щ, ц — букв ы и о; скажы, ночы, чому (дат. п.), слышавшо и т.п.: о постановке е вм. я (главным образом без ударения): десеть, везати и т.п.; об ждч вм. зж, жж и в слонах в роде приждчати (= прiзжать); об зд вм. з в словах борздо, борздый и т.п. (= борзо); об ри, ры, р вм. ро в словах кривавый, крывавый (= кровавый), крве (род. п. от кровь) и т.п. Можно упомянуть также о том, что е ставится более или менее часто на месте .

Сверх того, многие юго-западно-русские тексты имеют в своем словаре вместо церковно-славянских слов — слова юго-западно-русские, как чистые русские, так и заимствованные из польского языка. Так, в Четье (сборнике житий и поучений, написанной в 1489 г. в Каменце Литовском поповским сыном, находятся слова: крыниця (источник), мшкать (медлить), скляница (сосуд), скрыня (сундук), але (но), завжьды (всегда), нет(д)бать (не обращать внимания), подлугъ (согласно, по), цолецати (обещать) и др.; в Сборнике Жугаева 1568 г., написанном в Галиции (о нем см. выше стр. 33), мы читаем: що (что), але, кды и т.п.

А некоторые юго-западно-русские книги XV — XVI вв. (Пересопницкое Ев. XVI в., Новый Затвет в переводе Негалевского 1581 г., Псалтырь в двух переводах, Познанский сборник повестей ХVI в. и др.) имеют тот язык, который мы находим в грамотах литовских великих князей, — западно-русский с полонизмами, иногда также и с малоруссизмами, но более или менее свободный от церковно-славянского элемента.

Южно-русские тексты. XV-XVII в.

Рукописи южно-русского (малорусского) происхождения ХV — XVII вв. уже не имеют того , вм. е (въ шсть, веслье и т.п.), которое характеризует галицко-волынские книги ХШ — XIV вв. Исключение представляют лишь Слова Ефрема Сирина, написанные в 1492 г. с галицко-волынского оригинала XIII в.; писец, очевидно старик, переписал текст в том виде, как его нашел, т.о. между прочим с галицко-волынским . В большинстве случаев южно-русские книги XV — XVII вв. отличаются от западно-русских (белорусских) тем, что имеют более или менее редко и вместо и на оборот, и вместо ы и на оборот, у, ю вм. о, в. Так, в Пересопницком Евангелии, написанном в Пересопнице на Волыни в 1556 — 1561 годах, мы читаем: въ пульночи, твуй (= твой), стуй, = стой, повел. накл.), зъ фарисеувь и иродиянувь (род. п. мн.), в краснумь (= въ к—омъ), по сюй и по туй сторон, нюсль (= несъ, прош. вр.), уздоровлюнь (= исцленъ, выздоровленъ, прич.) и др.

Если еще иногда по данным языка и орфографии можно определить, где именно — в южной или в западной Руси — написана рукопись XV — XVII веков. то уже не представляется возможности сказать, из какой именно местности южной или западной Руси она происходит; т.е. книга, написанная в Вильне, ничем не отличается от написанной в Полоцке, Слуцке, Минске; а книга, написанная в Киеве, ничем не отличается от написанной в Галиции или на Волыни.

Влияние оригинала.

Определяя время и место происхождения рукописи по данным языка и орфографии, мы должны помнить, что писцы, при механической переписка, могли сохранять многие такие черты языка и орфографии своих оригнналов, которые им были не только совершенно чужды, но и непонятны. Так, писец, переписавший в Москве в 1403 г. текст Святославова Сборника 1073 г. (Синод. Библ.), внес в свой список не только многочисленные ъ и ь в середине слов, находящееся в его оригинале, но и шт (вм. щ). Или писец Сборника XV в. (М. Общ. ист. и др.) в тексте книги Ииcyca Сирахова употребил шт вм. щ и другие древние особенности, бывшие в его оригинале XI — ХП в., между тем как в тексте других статей, спнсанных, очевидно, с менее древних оригиналов, ничего подобного у него нет. Или писец Златоструя ХV в. (Чуд. мон.) переписал из своего древнего оригинала шт (вм. щ).

Возьмем еще три примера. Евангелие 1339 г., написанное в Москве, имеет рядом с словами с а вм. о (см. стр. 85) некоторое количество слов с употребленным по-галицко-волынски . Ясно, писец взял их из своего галицко-волынского оригинала. Известный Ипатский список летописи, при огромном числе случаев новгородской мены ц и ч и вообще при обилии новгородских особенностей, заключает в себе ряд случаев употребления у вм. в (у Смоленск, унезапу и др.) и на оборот, небольшое количество случаев с галицко-волынским (учнье, изволнье и др.) и жч в дожчь и т.п. Надо думать, что его писец Новгородец внес в свой текст многое из того, что было в его галицко-волынском оригинале и что для него самого было совершенно необычно. В сентябрьской книге Макарьевских Четьих-Миней, написанной, если не в Москве, так в Новгороде, в тексте книг Ииcyca Навина, Судей, Руфи встречаются псковские особенности: поднозе (= подножiе), възлеже (= възлзe), свши (3 л. ед. от свсити) и друг. И здесь, конечно, мы имеем дело с результатом механической работы писца.

Русские грамоты.

Большая часть того, что сказано об особенностях языка и орфографии написанных в России книг (церковно-славянских текстов русского извода), относится и к русским грамотам (на более или менее чистом русском языке).

Ни одна из русских грамот XII — ХIV вв. не имеет ни , , ни шт (вместо щ), ни слов с церк.-слав. слогами ра, ла, р, л (за незначительными исключениями), ни слов с церк.-слав. жд, щ (также за незначительными исключениями), о которых упомянуто выше (стр. 83).

Употребление ъ и ь в середине слов, там, где в современном русском языке или не слышится никакого звука, или слышится о и е, известно древнейшим грамотам, хотя и в слабой степени. Так, в Мстиславовой грамоте ок. 1130 г. мы читаем: Мьстиславъ, русьску землю, дьржа (причастие), въ сьмьрти, дьлжьни и др.

Смешанное употребление ъ и ь с одной стороны, о и е () с другой (см. выше, стр. 83) находится в договоре Смоленска с Ригою 1229 г.: будте вдомъ (= будть ведомо), что былъ немирно, холъпъ, на берьго (= берегъ), розгнваеться княз (= князь), свободный человкъ (= свободный) и др. (очень часто). Мы с ним встречаемся изредка в грамотах XV и XVI вв. Так, галицкая грамота 1409 года имеет: пьрьдъ насъ и пьрьдъ землянъ, доброю волью, нашью пьчатью и т.п. В северно-русской грамоте половины XVI в. А. Федотова-Чеховского, I, № 65) мы читаем: вели (мн. ч.) насъ негораздъ, въ Петровъ говйно, на Купальничь недль (= недл), к рчек и т.п.

Новгородское смешение букв ц и ч обычно в новгородских грамотах XII — XV вв. Так, в договоре Новгорода с тверским князем около 1265 г. мы находим: купцина, на цмь (= на чемъ), Заволоцье, твоего отчя (= отца). Что до употребления и вместо и на оборот, то и оно известно этим грамотам. Так, в только что упомянутом договоре мы видим: Обонижане (жители Обонежья у озера Онега).

Об двинских особенностях сказано выше (стр. 84). Можно добавить, что до нас дошло около 30 двинских грамот XIV — XV вв., с большим количеством этих особенностей.

Псковские особенности почти не отражаются в единственной несомненно псковской грамоте XIV века; их нет и в так называемой Рядной Тешаты, писанной “Довмонтовым писцом”, по-видимому во Пскове в конце XIII в.

Галицкие грамоты второй половины XIV и первой половины XV веков (старшая 1359 года) имеют вместо е относительно редко; зато в них обычно употреблеиие: у вм. в и на оборот: у вки, въ его брата (= у—); у, ю вм. о, е: Друздъ, Ларивунъ, прузвище, добровульно, на своюмъ сел, на своюй вотнин; и вм. , и на оборот: лисъ, пасика, слузи (дат, п. от слуга), панъ Микола (им. п.); ы вм. и и на оборот: грывна, Лоевычь (фамилия), синъ (= сынъ) и т.п. Галицких грамот на русском языке после половины ХV века неизвестно.

Что до южно-русских грамот второй половины XIV века и следующих столетий, то они в большинстве случаев следуют, как за образцами, за западно-русскими грамотами того же времени, повторяя все их особенности. Впрочем в некоторых из них встречаются те черты, которые мы только что видели в галицких грамотах.

Из грамот, написанных в западной Руси, до нас дошло несколько смоленских и полоцких XII — XIV веков и ряд собственно западно-русских, выданных литовскими великими князьями и польскими королями во второй половине XIV века. В смоленских и полоцких грамотах самая яркая черта —употребление у вм. в; так, в смоленском договоре 1229 года мы видим: уздумалъ (= взд—), у Риз (= въ Риг) и т.п. В собственно западно-русских грамотах XIV в., как и в многочисленных западно-русских грамотах XV — XVII веков, те же особенности, что и в западно-русских книгах (см. стр. 90), только более ярко и последовательно проведенные. Можно упомянуть, что во многих из них совсем или почти совсем отсутствует (вместо него е) и что все они изобилуют польскими словами и выражениями.

Московские грамоты XIV вика отличаются бесцветностью своих данных. То же можно сказать о грамотах всей северо-восточной (московской) Руси XVI и XVII веков, московских и следующих за московскими, как за образцами. Лишь немногие из них (писанные малограмотными людьми) имеют местную окраску. Именно, в некоторых писанных в Новгородской области и на севере России мы встречаем употребление и вм. и на оборот; например, в грамоте 1588 года: въ новую миру (= мру), хлибъ (А. Юр.); в грамоте 1652 года: насiяно ржы (А. Кал. II). В некоторых писанных около Вологды мы находим формы твор. п. ед. женск. р. на овъ и евъ; например, в грамоте половины XVI века: въ межахъ съ монастырсковъ деревневъ съ Троецковъ (А. Фед.-Чех. I, 125). В некоторых писанных вблизи от Москвы мы замечаем употребление а вм. о и на оборот, е, и вм. я, а и на оборот; например, в грамоте из Муромского уезда 1636 года: прохана во все поля сохами, нехорошаму (дат, п.), отъ того жа вымола (А. Кал. III, 107).

Что до южно-славянского влияния то оно в языке и орфографии русских грамот XV — XVII веков почти незаметно. Даже а вм. я встречается редко. Только в великокняжеском и царском титуле московских государей XVI — ХVП веков мы читаем постоянно: всеа Русiи; в других случаях а вм. я — редкость. Можно отметить в грамоте в. кн. Василия Ивановича 1516 г.: Васильа, розбоа (род. п.); в грамоте 1534 г., писанной на севере: судiа (постоянно); в грамоте 1536 г., писанной в Бежецке: Васильа (род. п.), деревня Олексевскаа, деревня церковнаа, Успенье Пречистыа (А. Юр.). Об ръ вм. ор, ер можно сказать, что эта особенность еще более редка. Мы отметили лишь в грамоте 1503 г.: дръжалъ (= держалъ), дръжатъ (А. Юр.). Других черт южно-славянской орфографии в русских грамотах нам совсем неизвестно.