Русские рукописные собрания.

Старая Русь оставила нам огромное наследство. Как ни многочисленны были пожары в ее деревянных городах и селах, как ни часто страдала она от внутренних усобиц и нашествий внешних врагов, все-таки от нее нам осталось множество рукописного материала в виде книг и грамот (документов).

Рукописных книг за период от XI до XIV века включительно насчитывается более 500; число рукописных книг за последующее время до конца XVII века можно определить лишь приблизительно: около 25.000.

Что до числа грамот, то его трудно представить себе со сколько-нибудь достаточною вероятностию. Один Киевский Центральный Архив хранит 454.980 грамот; Московский Архив Министерства Юстиции, по-видимому, в несколько раз более Киевского Архива; одна его часть, небольшая, принадлежавшая в ХVIII в. Коллегии экономии, состоит из 14.496 грамот. Сверх того, есть еще несколько более или менее значительных архивов (небольших собраний мы не имеем в виду).

Книги.

Старшие из главных хранилищ русских рукописных книг — московские Синодальная Библиотека и Типографская Библиотека, представляющие две части одного собрания. В основание их легла библиотека московских митрополитов. В XVII веке при патриархах Иоасафе, Никоне и Иоакиме и в XVIII веке при Петре Вел. к небольшому митрополичьему собранию были присоединены книги, вытребованные из разных монастырей северной России для справок при печатании церковных и других книг, для обличения раскольников и т. п. Еще недавно Синодальная Библиотека заключала в себе около 950 русских книг, начиная с XI века (старшая рукопись — Святославов Сборник 1073 г.); теперь она значительно возросла через присоединение к ней библиотеки московского Чудова монастыря (около 350 №№) и небольших собраний московских Успенского и Архангельского соборов и Новоспасского монастыря. В Типографской Библиотеке (при московской Синодальной типографии) насчитывается около 500 книг.

Второе из главных хранилищ рукописных книг — Публичный и Румянцевский Музей в Москве, основание которому было положено в начале XIX столетия известным меценатом, государственным канцлером графом Н.П.Румянцевым. В нем находятся большие собрания русских рукописей: самого Румянцева (около 800), Ундольского (около 1400), Пискарева (около 200), Большакова (около 200) и несколько мелких (Григоровича, Беляева, Андрея Попова, архим. Амфилохия). Рукописи Румянцевского Музея отличаются своим разнообразием и ценностью, но между ними мало особенно древних (в числе их однако Архангельское Евангелие 1092 года).

Третье из главных хранилищ рукописных книг, в настоящее время самое обширное и важное, — Имп. Публичная Библиотека в Спб. Открытая для пользования в 1814 году, она заключает в себе большие собрания русских рукописей: графа Толстого (около 1200), Погодина (более 2000), Фролова (около 200), Богданова (около 375), А.А.Титова, и ряд небольших: Дубровского, Куприянова, Сахарова, Берсенева, Сокурова, Кибальчича, Трегубова, архим. Амфилохия, Буслаева; сверх того, в ней помещается собрание Имп. Эрмитажа (около 300 №№). Публичная Библиотека владеет такими древними русскими рукописями, как Остромирово Евангелие 1057 года и Святославов Сборник 1076 года.

Библиотеки наших Духовных Академий также богаты рукописями.

В Московской Духовной Академии находится два больших собрания: 1) переданное из Иосифова Волоколамского монастыря (около 240 №№), и 2) часть собрания Троицкой Лавры (около 210 №№); и несколько малых (Горского, Невоструева, м-та Филарета и др.). Они небогаты древними рукописями.

С.-Петербургская Духовная Академия владеет также двумя собраниями: 1) переданным из новгородского Софийского собора (около 1500 №№) и 2) переданным из Кириллова Белозерского монастыря (около 1300 №№); сверх того, она имеет еще около 100 рукописей XIV — XVII вв. Софийское собрание богато древними рукописями.

В Казанской Духовной Академии находится собрание Соловецкого монастыря (более 1500 №№); в нем древних рукописей почти совсем нет.

Киевская Духовная Академия (вместе с состоящим при ней Церковно-Археологическим Музеем) сравнительно бедна рукописями. Главная часть ее собрания принадлежала недавно умершему московскому митрополиту Макарию (около 30 №№).

Монастыри до сих пор владеют значительным количеством рукописных книг. Многие из них передали свои собрания в разные библиотеки и музеи. Тем не менее Троицкая Лавра владеет почти 850 №№ (древних около 50), Спасо-Преображенский монастырь в Ярославле — около 40 (есть древние), другие — еще меньшим числом №№..

Воскресенский монастырь (так называемый Новый Иерусалим) имеет одну часть тех рукописей, собранных московскими патриархами, другие части которых находятся в Синодальной и Типографской Библиотеках (около 130 №№; есть древние).

Никольский Единоверческий монастырь в Москве в недавнее сравнительно время получил в дар от московского купца Хлудова его собрание (около 300 №№; есть древние рукописи).

Сверх того, в Москве находятся большие или меньшие собрания рукописей: в Епархиальной Библиотеке (более 700; эти рукописи поступили в библиотеку из монастырей московской епархии), в Архиве Министерства Иностранных дел (здесь между прочим собрания князя Оболенского и Мазурина), в Обществе истории и древностей российских, в Архиве Министерства Императорского Двора, в Историческом Музее (здесь, между прочим, собрание П.И.Щукина) в Синодальном Училище церковного пения, на старообрядческом Рогожском кладбище; в Спб.— в Академии Наук, в Архиве Святейшего Синода, в Археографической Комиссии, в Обществе любителей древней письменности. в Русском Археологическом Обществе; в Вильне — в Публичной Библиотеке; в Ростове (Ярославской губ.) и в Твери — в местных музеях; во Владимире (губернск.), Житомире и Холме — церковно-археологических музеях (“древлехранилищах”).

Все университеты, Нежинский Институт, некоторые духовные семинарии, большая часть местных музеев имеют по небольшому числу рукописей.

Из частных лиц значительнейшими собраниями рукописей владеют: графы Уваровы (около 2000; здесь, между прочим, собрания Царского и Сахарова), Е.В.Барсов, Е.Е.Егоров в Москве, П.А.Овчинников в Городце, И.А.Вахрамеев в Ярославль, граф Замойский в Варшаве. Сверх того, многие старообрядцы имеют то большее, то меньшее количество рукописей (между ними древних обыкновенно не бывает).

Русские рукописи в заграничных библиотеках немногочисленны. Наиболее важны (но по числу незначительны) собрания их в Ставропигийском Институте во Львове, в Львовском университете (в Галиции), в музее князя Чарторыского (в Кракове}.

Грамоты.

Грамоты (документы) северно-русского происхождения хранятся в огромном количестве в московских Архивах: Министерства Юстиции, Министерства Иностранных дел, Министерства Императорского Двора (здесь по преимуществу грамоты и дела московских приказов ХVII века; сверх того, в Архиве Министерства Юстиции хранится так называемая Литовская Метрика, а в Архиве Министерства Иностранных дел —духовные московских великих князей XIV — XVI веков, договоры Новгорода с тверскими князьями ХШ — XIV веков и некоторые другие древние документы). Грамоты и так называемые актовые книги юго-западно-русского происхождения сосредоточены в Архивах Киевском и Виленском (в состав последнего в 1903 г. вошел Витебский Архив). Небольшим числом грамот (между ними около половины древних) владеет Рижский Городской Архив. Сравнительно небольшие, но ценные собрания грамот находятся в Главном Архиве Царства Польского в Варшаве, в Румянцевском Музее, Императорской Публичной Библиотеке, Археологической Комиссии, в некоторых ученых обществах, в некоторых монастырях и соборах. Между прочим, новгородский Юрьев монастырь хранит в своей ризнице так наз. Мстиславову грамоту первой половины XII века, новгородский Хутынский — дарственную грамоту св. Варлаама Хутынского конца XII века, московский Чудов — грамоту митрополита Алексея XIV века.

Южно-слав. рукописные собрания.

Южные Славяне (Болгары, Сербы, а также Румыны Молдавии, Валахии и Трансильвании) оставили наследство во много раз меньшее, чем наши предки.

Значительная часть (около половины) южно-славянских рукописных книг находится в России.

Небольшое число их (ХП — XV веков), но ценных, хранится в московской Синодальной Библиотеке; они взяты из славянских монастырей Афона в половине XVII века (Арсением Сухановым). Собрания Григоровича и Севастьянова (очень ценные), составленные главным образом на Афоне, находятся в Румянцевском Музее.

Собрания Гильфердинга, Верковича, Сарафова (по преимуществу сербские рукописи), составленные в Герцеговине и Македонии, и собрание епископа Порфирия, составленное на Афоне (преимущественно отрывки), находятся в Имп. Публичной Библиотеке.

Другое (более ценное) собрание Гильфердинга и нисколько рукописей (ценных) из собрания Григоровича хранятся в Никольском Единоверческом монастыре в Москве.

Несколько рукописей находится в Воскресенском монастыре (Новом Иерусалиме); они — вместе с южно-славянскими рукописями Синодальной Библиотеки — привезены с Афона.

Собрание Норова (небольшое, но ценное) входит в состав собрания графов Уваровых.

Московская Типографская Библиотека владеет церковно-славянским Саввиным Евангелием XI века.

Отдельные рукописи южно-славянского происхождения (особенно молдавские), небольшой ценности, встречаются в большей части собраний русских рукописей.

Из заграничных библиотек наиболее богаты рукописями (особенно сербскими): Народная Библиотека в Белграде, Сербская Академия Наук в Белграде, Народная Библиотека в Софии, Южно-Славянская Академия Наук в Загребе (66 кирилловских рукописей), Лицей в Люблянах (собрание Копитара), Чешский Музей в Праге (собрание Шафарика), Румынская Академия Наук и Национальный Музей в Букуреште, Императорская Придворная Библиотека в Вене, Королевская Библиотека в Берлине) (собрание Вука Караджича), Британский Музей в Лондоне, Ватиканская Библиотека в Риме. Очень небольшие собрания рукописей или отдельные рукописи хранятся в большей части значительнейших библиотек западной Европы. Сверх того, монастыри Хиландарский и св. Павла на Афоне и монастыри на Фрушкой горе и Крушедольский (у австрийских Сербов) владеют порядочным собранием по преимуществу сербских рукописей, а некоторые монастыри Бессарабии и Молдавии хранят еще собрания болгарских (точнее: молдавских) рукописей.

Грамоты южно-славянские и румынские (на болгарском языке) также разбросаны, как и книги. Древнейшая из них (боснийского бана Кулина 1189 года) принадлежит нашей Академии Наук; ряд более или менее древних болгарских, сербских и румынских грамот на пожалованные имения находится в разных монастырях Афона.

Описания рукописных собраний.

Рукописный материал, русский и южно-славянский, собранный в государственных и общественных библиотеках, далеко еще не приведен в известность. Описание (или каталог) рукописей, печатное или даже рукописное, имеет огромное значение, давая возможность всякому выбрать то, что ему кажется наиболее подходящим. Но не все собрания рукописей имеют описания. Синодальная Библиотека имеет лишь часть печатного описания своего древнейшего собрания (Горского и Невоструева) и сверх того, краткий и недостаточный “указатель” к этому собранию архим. Саввы; находящееся в ней собрание Чудова монастыря довольствуется пока лишь рукописным описанием. Описание рукописей Типографской Библиотеки лишь начато (четыре выпуска, Орлова и Погорелова); впрочем имеется краткий рукописный каталог. Из собраний Румянцевского Музея собрание Ундольского не имеет полного описания: большая его часть, не смотря на 35 лет нахождения в Музее, не удостоилась даже рукописного каталога. Зато Румянцевское собрание имеет прекрасное описание Востокова. Из собраний Императорской Публичной Библиотеки крупнейшее — собрание Погодина — в значительной своей части остается без описания, хотя бы рукописного. Другие собрания, поступившие в Библиотеку до половины 60-х годов, имеют лишь рукописные каталоги, кроме впрочем Толстовского, описание которого было составлено и напечатано прежде, чем это собрание было приобретено Библиотекою.

Оба главные рукописные собрания С.-Петербургской Духовной Академии до сих пор довольствуются лишь рукописными каталогами; впрочем печатание описания Софийского собрания уже начато. Описания собраний Московской Духовной Академии напечатаны. Часть описания Соловецкого собрания Казанской Духовной Академии также напечатана. Рукописи Киевской Духовной Академии прекрасно описаны Петровым и описания их изданы. Рукописи монастырей Троицкого, Воскресенского, Никольского Единоверческого имеют хорошие каталоги, напечатанные, а рукописи Спасо-Преображенского монастыря довольствуются пока лишь плохим каталогом, помещенным в популярной книжке об этом монастыре. Далее, мы имеем печатные приличные описания рукописей Синодального Архива, Московского Общества истории и древностей, Археографической Комиссии, Русского Археологического Общества, Общества любителей древней письменности, Виленской Публичной Библиотеки, Тверского Музея, Нежинского Института, Казанского и Новороссийского университетов, Владимирского древлехранилища, графов Уваровых, Вахрамеева. Собрание Академии Наук довольствуется для главной своей части — старшей части своего собрания — старым, почти негодным печатным каталогом.

Из заграничных собраний имеют печатные каталоги на русском языке лишь собрания Чешского Музея, румынских библиотек и афонских монастырей.

Грамоты (и русские, и южно-славянские) везде нуждаются в каталогах. Из больших архивов лишь один — Министерства Иностранных дел — имеет рукописные указатели. Архив Министерства Юстиции находится в хаотическом состоянии и нет надежд на скорое приведение его в сколько-нибудь приличный вид. Киевский и Виленский Архивы также еще далеки от желательной нормы.

Вообще, для приведения в известность рукописного материала сделано уже немало; но до полного уяснения, что у нас имеется, — еще далеко.

Задачи палеографии.

Задача палеографии заключается в том, чтобы на основании данных рукописей датированных (в которых означено время и место, когда и где они написаны), определять время и место написания рукописей не датированных. Не следует думать, что палеография в состоянии давать более или менее точные определения и указывать на десятилетия или четверти столетий, как на время написания рукописей. При обилии данных, она может говорить лишь о полустолетиях; при скудости данных, ей приходится ограничиваться столетиями. Принятые в палеографии определения в роде: “XIV век” обозначают, что рукопись могла быть написана и в начале, и в конце названного столетия; определения в роде: “XIV—XV век” говорят о возможности относить рукопись ко второй половине XIV и к первой половине XV века; такие определения, как “начало XIV века”, указывают, что рукопись может быть относима к последнему десятилетию XIII века и первым четырем десятилетиям XIV века.

Осторожность в определении времени написания необходима в виду одного уже того обстоятельства, что один и тот же писец свободно мог работать в течение целого полустолетия, сохраняя в общем одни и те же особенности письма.

Сверх того, палеография может давать указания на особенности оригинала, к которому восходит рукопись, и отвечать на вопрос о происхождении текста, находящегося в рукописи.

Данные, которыми пользуется палеография, — писчий материал, письмо (или начертания букв), орнамент и орфография рукописей.

Наши предки различали книгу, свиток и грамоту.

Книга.

Книга русской и южно-славянской старины — то же, что и книга нашего времени.

Древне-русский язык (как и древний церковно-славянский язык разных изводов) знает слово кънигы только в формах множественного числа (при нем уменьшительные также в формах множ. ч.: кънижице, кънижькы). Формы единственного числа (книга и т. д.) появляются в России сравнительно поздно, и первый известный нам случай их употребления находится в записи Тактикона 1397 года: списана бысть книга сия.

Тетрадь.

Старая книга состоит из тетрадей пергамена или бумаги. Слово тетрадь (греч. ) — древнее; оно находится, между прочим, в приписке в Учительном Евангелии Константина Болгарского XII—ХШ века (Син. Б.), в приписке Стихираря 1380 года, в записи Пролога 1481 года (Публ. Б.). Тетрадь обыкновенно заключает в себе 8 листов и 16 страниц; очень редки тетради из меньшего или большего числа листов (три тетради Пандект Никона Черногорца. ХШ века, Спасо-Преображ. мон. в Ярославле, имеют не по 8 листов, как прочие тетради этой рукописи, а по 7 листов). Каждая тетрадь (в большей части рукописей) имеет помету (славянскими цифрами) или только на лице первого листа, или на лице первого и на обороте последнего листа, в том или другом месте нижнего поля.

Лист.

Каждый лист тетради представляет собою половину согнутого пополам куска пергамена или листа (полулиста, четверти, восьмушки) бумаги.

Лист (две страницы, лицевая и оборотная) заключает в себе то большее, то меньшее число равных между собою строк (называвшихся иногда также рядами, рядками), в зависимости от величины листа, полей и букв. Эти строки, вместе с границами полей, размечаются на целой тетради зараз, так что имеют вид вдавленных полос на лицевых страницах и выпуклых на оборотных. Они могут идти слева направо без перерыва, в один столбец, но могут быть размечены и таким образом, что по середине листа, от верха к низу, между ними находится небольшой промежуток, и они образуют два столбца. Книги меньшего формата обыкновенно имеют строки в один столбец, впрочем не без исключений; а книги большего формата обыкновенно пишутся в два столбца, опять таки не без исключений. Есть книги, писанные то в один, то в два столбца; между ними — Лаврентьевский список летописи 1377 года.

Книга, написанная одним писцом, на всех своих листах обыкновенно имеет одно и то же число строк.

После разметки строк, обе страницы покрываются письмом. Русские писцы всегда пишут таким образом, что буквы помещаются (в главной своей части) на строке, в противоположность многим южно-славянским писцам XI — ХШ веков, помещающим буквы под строками или между строками (смотри церковно-славянские Листки Ундольского XI века, средне-болгарский Слепченский Апостол XII—XIII в. Публ. Библ. или сербский Стефанит и Ихнилат ХШ в. Рум. Муз. № 1736, снимки с которого изданы Общ. др. письм.) и дающим часто некрасивое письмо с неровными строками. Позднейшие южно-славянские писцы все пишут уже одинаково с русскими—помещая буквы на строке.

Переплет.

По окончании письма, готовые тетради “переплетаются” или “кроются”. Первый термин находится в приписке XIV века в Софийском Каноннике № 397 (“а переплетале книги си Еремии дьяк и поволочил”), второй — в записи Милятина Евангелия ХШ века. Процесс переплетания в древности — в общем тот же, что и теперь. Корешок тетрадей прошивается бечевкой, веревкой или тонким ремнем (смотря по величине книги), концы которых прикрепляются к двум доскам (“дска” или “цка”). Внешние края писчего материала (пергамена, бумаги) обрезываются и делаются ровными, а иногда покрываются краскою или золотом. Затем внешние стороны досок вместе с корешком книги обтягиваются (“обложить”, “поволочить”, “оболочить”) кожею или тканью. Кожа, обыкновенно черного или темно-коричневого цвета, реже желтого, еще реже красного и зеленого цветов (это уже не простая кожа, а сафьян), имеет в виде украшений тиснение (она — “басменая”), особенно на “верхней дске”, менее на “исподней дске”, и “плащи”, или пластинки, “наугольники” по углам, “средники” по середине, железные или медные. Ткань, более или менее ценная (парча, бархат, ирха и т. п.), является на переплетах лишь более или менее роскошных книг, имевших важное назначение (по преимуществу напрестольных евангелий и служебников). Плащи на таких переплетах, по крайней мере в XVI и XVII веках, имеют чеканные изображения евангелистов, Спасителя, воскресения Христова и т. п.; иногда они серебрянные. Сверх того, каждая переплетенная книга имеет застежки, иногда с “жуками”, при них на внешней стороне досок; застежки — того же металла, что и плащи — ставятся для того, чтобы при тугом переплете листы не коробились, и старые книголюбцы очень заботятся о том, чтобы они были всегда застегнуты. Один из таких книголюбцев, новгородский архиепископ Моисей, отправляя в половине XIV века в Юрьев монастырь напрестольное евангелие, приписывает приписку такого содержания: “А который поп или дьякон, чет (прочитав), а не застегает всих застежек, буди проклят”.

Некоторые переплеты на евангелиях, жертвуемых в церкви князьями или очень богатыми людьми, украшаются не одним серебром, нo и золотом, драгоценными камнями, финифтью и представляют большую ценность. Таков, между прочим, древнейший из дошедших до нас почти в целом виде дорогих переплетов — переплет Мстиславова Евангелия около 1115 года (Синодальная Библиотека), пожертвованного бывшим новгородским, потом киевским великим князем Мстиславом (сыном Мономаха) в церковь Благовещения в Новгороде. Он изготовлен в Константинополе, куда Мстислав отправил с евангелием своего тиуна. Последний в надписи на Евангелии сообщает о своей поездке (“много труда подеях и печали”) и добавляет: “цену же евангелия сего един Бог ведае”.

Другие древние ценные переплеты (они были нередки, судя по данным летописей) до нас не дошли, так как древние богослужебные книги в XV — XVI веках были заменены более поздними (с другою редакциею текстов), а эти последние были в XVII веке заменены печатными. Изъятые из употребления книги были лишены своих переплетов и брошены в какую-нибудь кладовую; они дошли до нас по большей части в печальном виде (без первых и последних листов и т. п.).

Бумажные переплеты, тожественные в общем с современными, имеющие вместо досок картон, более легкие и менее страдающие от падения, ударов и т. п., — появляются в России поздно: старшие могут быть относимы лишь к половине XVII века. В это время они работаются в Москве иноземными мастерами и ими снабжены всего чаще рукописи царской библиотеки или пожертвованные куда-нибудь особами царского семейства. Они входят в общее употребление уже в XVIII веке.

Формат книг.

Формат книг разнообразен и находится в зависимости от их назначения, от величины сочинения, от вкуса заказчика и т. д. Напрестольные евангелия обыкновенно большего формата. Большие сочинения (в роде, например, Пролога) обыкновенно того же формата. Кирилл, епископ ростовский, сделавшийся епископом из монахов одного суздальского монастыря, и судя по заметке летописи под 1229 годом, имевший большую библиотеку, любил большой формат (две из его рукописей, до нас дошедших, — этого формата). Митрополит Макарий в половине XVI века выбрал для своих знаменитых Четьих-Миней самый большой формат своего времени. Огромная лицевая (иллюстрированная) летопись, написанная по приказанию московских царей в первой половине XVII века, имеет также самый большой формат своего времени (целый, разогнутый лист писчей бумаги). Но мы знаем напрестольные евангелия и небольшого формата, например, пергаменное Евангелие 1401 года (Рум. Муз.); Четьи-Минеи священника Ивана Милютина, первой половины XVII века, написаны в четвертку; писец пергаменной Погодинской Кормчей XIV века № 31 дал ей формат современных карманных словарей.

Сверх книг обыкновенных форматов, в XVII веке встречаются книги форматов миниатюрных с мельчайшим письмом. Они изготовляются любителями курьезов или для любителей курьезов.

Конечно, формат книг пергаменных - более разнообразен, чем книг бумажных: листы пергамена имеют разную величину, между тем как листы обыкновенной писчей бумаги все приблизительно одной и той же меры. Вследствие этого формат первых может быть определяем лишь приблизительно, сравнительно с форматом обыкновенного писчего листа. Мы при определении пользуемся выражениями: писано в лист, в четвертку, в восьмушку, иногда с пояснением: в большой лист, в малый лист, в большую четвертку и т. д., разумея под листом согнутый пополам бумажный лист. Само собою разумеется, что одному кажется малым листом, то другому может показаться большою четверткой и т. п. В старое время (в XVI — XVII веках), и в московской Руси, и в юго-западной, вместо наших: в лист, в поллист, в четвертку и т. д., говорили: в десть, в полдесть, в четь. О значении слова десть см. ниже.

Число листов, а вместе с ним и величина книг, также чрезвычайно разнообразно. Рядом с небольшими книжками мы видим огромные — пергаменную Кормчую около 1282 года, в лист, в 629 листов; бумажную Троицкую Псалтырь XVI века № 321, в большую четвертку, в 1314 листов; Космографию 1670 года (Публичной Библиотеки), в лист, в 1345 листов; из находящихся в Синодальной Библиотеке книг Макарьевских Миней самая малая — в 816 листов, а самая большая — в 1759 листов; из находящихся там же книг Милютинских Миней (в четвертку) самая малая — в 1229 листов, а самая большая — в 1762 листа.

Книги с небольшим числом листов — редкость. Обыкновенно, такие книги соединялись по нескольку в одном переплете (как мы делаем теперь с брошюрами) и составляли одну большую книгу-сборник.

Тяжестью книг (при толстых деревянных переплетах очень значительною) в старое время как будто мало стеснялись.

Цена книг.

Цена книг в древности, конечно, была до чрезвычайности разнообразна, в зависимости от величины их, качества работы, украшений. Пергамен никогда не мог быть дешев; бумага, привозной товар, была дешевле пергамена, но также сравнительно не дешева. Иногда она поднималась в цене, и летописи считают нужным отметить это. Так, 2-я Новгородская летопись под 1555 годом сообщает: “бумага дорога была, лист полденьги”. Сравни таможенную пошлину в Белозерске в 1551 году: со стопы бумаги полденьги (Акты Арх. Эксп. I, 225), и цену бумаги: в 1603 — 1604 году в Дорогобуже 2 дести — 10 денег, и в 1622 — 1623 г. в отдаленном Туринском остроге стопа — полтора рубля и полтора рубля 8 денег (Акты Кал.). Мы имеем много указаний на цену книг, по преимуществу XVII века. Старшее из них находится в Волынской летописи: князь Владимир Василькович (во второй половине ХШ века) купил молитвенник (маленькую книжку) за 8 гривен кун; около того же времени он за село заплатил 50 гривен кун. Одно северно-русское Евангелие конца XIV века (в лист, 160 листов) имеет в записи сведение, что материал, плохой пергамен, стоил 1 сорок белок, а работа — 6 сороков. Другое также северно-русское Евангелие конца XIV века (183 листа) имеет в записи указание, что материал (пергамен) стоил 3 рубля и письмо 3 рубля. Запись Пролога 1481 года Публ. Библ. (в лист) сообщает, что в нем бумага стоит по 8 денег десть, а письмо по 8 денег тетрадь. Слова Григория Богослова с толкованием 1514 года (в лист, 570 листов) были оценены в то время в Пскове в 400 денег псковских. Триодь XV века Румянцевского Музея была продана в 1522 году “за свою цену”—за 2 рубля. Евангелие тетр в 1560 году было куплено в Москве за рубль, Апостол апракос — за 20 алтын, Канонник — за 4 гривны. К сожалению, при нынешнем состоянии науки, мы не имеем возможности перевести старый счет разных видов на наш современный: все попытки определить стоимость древне-русского рубля разных столетий на современную монету мало удовлетворительны. Можно сказать лишь то, что 1 сорок белок в XIV веке был порядочная сумма (по Срезневскому, = 13 наших рублей), а 1 рубль в то же время — еще большая (по Срезневскому, = 40 наших рублей с лишком). Достойно замечания, что рукописные книги XVI и XVII веков были дешевле печатных и в московской Руси дешевле, чем в юго-западной.

Понятно, по своей ценности книги ставятся на ряду с драгоценными металлами, дорогими тканями и т. п. При пожаре спешат прежде всего вытащить книги (летопись под 1185 годом); при взятии города они делаются добычей (летопись под 1168, 1203 годами). После взятия Казани, для построенных в ней церквей, московское правительство не покупает новых книг, а забирает старые из новгородских монастырей (2-я Новгородская летопись под 1555 годом), конечно, во избежание большего расхода. Более ценные книги держатся у монастырских властей “в казне”, т. е. в кладовой, вместе с другими ценными вещами, и не выдаются монахам в кельи (об этом на них имеются надписи, XVI и XVII веков).

Торговля книгами.

Наши сведения о торговле книгами в древней Руси очень скудны. Вероятно, они продаются на торгу, как всякий другой товар, или на дому у писцов “мастеров”. Выходная летопись в московском печатном Апостоле 1564 года говорит, что Иван Грозный отдал приказ покупать книги в Москве “на торжищах”. Стоглавый собор, бывший в Москве в 1551 году, говорит о продаже и покупке книг “по градом”, как о деле обыкновенном. Документы XVII века упоминают о существовании в Москве “Книжного ряда”, где, торгуют книгами (рукописными и печатными) между прочим попы и дьяконы; эти торговцы обыкновенно производят по требованию властей оценку книг в конфискованном имуществе опальных бояр. Сверх того, торговля книгами производится в Москве еще в Овощном ряду, вместе с заграничными гравюрами и фруктами.

Свиток.

Кроме книги, рядом с нею, употребляется свиток. Как видно из переводных текстов, славянский свиток — то же, что греческий , т. е. длинная полоса пергамена, или бумаги с текстом на ней, намотанная на палку. Она вешается на стену и постепенно, по мере надобности, развертывается или свертывается. В форме свитка пишутся только служебники; архиереи, священники и дьяконы ведут по ним богослужение. Опись московской патриаршей ризницы 1631 года упоминает об нескольких свитках, пергаменных; в описи домовой казны патриapxa Никона значится “служебник на харатье свитком”. Вероятно, это — те свитки, которые, числом пять, теперь хранятся в Синодальной Библиотеке. До нас дошло еще нисколько южно-славянских свитков. Один хранится в Хиландарском монастыре на Афоне; он — пергаменный, в 1 метр 33 сантиметра длины, с письмом на одной стороне, сербским XIV века (литургия Василия Великого); другой — в Зографском монастыре на Афоне, также пергаменный, в 3 метра 13 сантиметров, с письмом на обеих сторонах (на обороте — сверху вниз), болгарским XIV века (литургия Иоанна Златоустого); еще два хранятся один в Цетинском монастыре, другой в Ватиканской Библиотеке, оба сербские (второй на бумаге, XV века).

Один русский свиток — нечто в своем роде единственное. Мы говорим об постановлениях Московского собора 1655 года, которые написаны в форме свитка, в подражание, вероятно, постановлениям древних вселенских соборов.

В древнейшую эпоху, эпоху пергамена, свиток употребляется по-видимому нередко, для текстов небольшой величины. По крайней мере летопись под 1156 годом (по Лаврентьевскому списку), рассказывая о сне архиепископа новгородского Нифонта, влагает в уста последнему такие слова: (ему явился св. Феодосий Печерский со свитком в руке); я стал просить его и, когда он мне дал и я развертел его, то прочел... Епифаний Премудрый, в своем житии преп. Сергия (кон. XIV века), говорит: “имеях изготованы такового писания свитки”; “ова убо в свитцех, ова же в тетратех”. Автор жития св. Стефана Махрищского, живший в XVI веке, сообщает, что ему для составления его труда о святом (который жил в XIV веке} “принесоша от монастырстая дохия (казны) свитцы на хартиах, написаны бяху от некоего старца”, с рассказом о святом его современника. Слово о мытарствах, какого-то Кирилла, приписываемое — без основания — митрополиту Кириллу (XIII в.), упоминает о том, что бесы показывают душе ее грехи, “отвивающе ей харатейныя свитки”.

Не мешает заметить, что в позднейшее время черновики (оригинальных сочинений и переводов) иногда писались на бумажных столбцах и свертывались, т. е. имели форму свитков Один такой черновик (перевода польской книжки о короле Владиславе IV) хранится в Московском Архиве Министерства Иностранных дел.

Грамота.

Грамотою (из греческого = письмена, буквы; в позднем греческом языке это слово значит: письмо) в древности называется всякий небольшой по размерам памятник письма, главным образом документ, реже письмо (сравни русское народное грамотка). Это название употребляет в XII веке в Новгороде известный Кирик, спрашивая архиепископа Нифонта: “несть ли в том греха, аже по грамотам ходити ногами, аже (если) кто, изрезав, помечеть?” Несколько позднее, в XIII веке, новгородец Климент называет грамотою свое духовное завещание. Несколько раньше, в начале ХП века, Владимир Мономах, говоря о поучении для своих детей, употребляет слова грамотица. Писец Стихираря XII — XIII века Типографской Библиотеки, пономарь Творимир называет свою запись грамотицею. Позднее, в XIV веке и далее, слово грамота, в московской Руси употребляется очень часто, а в юго-западной Руси (или литовской) входит в обиход (по примеру Поляков и Чехов) и живет до XVIII века слово лист. Сверх того, вместо грамота, изредка встречается слово хартия, харатия (греч. ); так, в договоре Олега с Греками: еже есть написано на харатьи сей; в договоре Игоря с Греками: написахом на двою харатью (= на двух грамотах).

Грамота обыкновенно представляет лист пергамена или бумаги с текстом на одной его стороне. Величина этого листа в древности сообразуется с величиною текста и букв; лица, отправители и получатели, и назначение грамоты не имеют влияния на ее величину. Так, старшая русская грамота, великого князя Мстислава новгородскому Юрьеву монастырю первой половины XII века (так называемая Мстиславова грамота), не смотря на свой роскошный вид (золоченую печать и проч.), имеет очень скромные размеры; то же можно сказать о нескольких грамотах новгородских и смоленских князей XIII и XIV веков, написанных иногда буквально на лоскутках. Напротив того, значительный по объему договор смоленского князя с Ригою и Готским берегом 1229 года, в одном из нескольких экземпляров состоящий из 79 строк среднего устава, написан на огромном листе пергамена; большая духовная Димитрия Донского представляет тоже большой лист пергамена. Лишь в XVI и XVII веках, сначала в юго-западной, потом и в московской Руси, великие князья и цари начинают в важных случаях писать грамоты на больших листах пергамена или бумаги, с разного рода украшениями, и при этом пользоваться лучшими сортами бумаги. В это время обыкновенная грамота-документ в московской Руси получает вид полосы бумаги (в 1/3 часть писчего листа, разрезанного справа налево), то короткой, то длинной, смотря по надобности. Чтобы иметь длинную полосу, один отрезок приклеивают узкою стороною к другому, другой к третьему и т. д. В конце концов получается бумажная лента иногда в несколько аршин. Так называемые правые грамоты, излагающие обстоятельства дела и ход судебного процесса, особенно часто достигают значительной длины. Так, мы имеем правую грамоту 1543 года, из 30 отрезков, в 14 3/4 аршин; — правую грамоту 1558 года, из 37 отрезков, в 17 3/4 аршин; — правую грамоту 1625 года в 22 аршина без 2-х вершков. Оригинал Уложения царя Алексея Михайловича 1648 года имеет около 400 аршин длины.

Столп.

Ряд грамот, относящихся к одному делу, иногда склеивается вместе, одна под другую, и составляет столп или столбец, который затем свивается. Если грамот много, то столп получается значительных размеров и свитый доходит до аршина в диаметре.

Грамота в древности имеет текст лишь на одной стороне (исключeния — договор 1229 года между прочим — редки). С XVI века в юго-западной Руси появляются документы написанные на бумаге с обеих ее сторон; но московская Русь до Петра I держится упорно древнего обычая. Впрочем оборотная сторона бумаги утилизуется: на ней подписываются заинтересованные в документе лица, свидетели и т.д.; на ней по склейкам делают скрепы дьяки и пoдьячиe; на ней наконец помещаются разного рода oтнocящияcя к документу надписи.

На южно-славянских грамотах мы не будем останавливаться, так как нам не придется иметь с ними дела.

Теперь следует упомянуть о надписях, листах и чертежах.

Надписи.

Надписи имеют в своем письме так много своеобразного, что требуют специального изучения, пока невозможного: они даже не приведены в должную известность.

Русские надписи начинаются с половины XI века. Старшая — надпись на латинской грамоте французского короля Филиппа I, 1063 года, сделанная по малолетству его матерью его и регентшей Анною Ярославною (дочерью великого князя Ярослава I, выданною замуж за французского короля); она состоит из двух слов: Ана ръина (regina). Следующая за нею — надпись на Тмутороканском камне 1068 года, говорящая о том, что в этом году князь Глеб мерял по льду море (т. е. пролив) между Тмутороканью (= Таманью) и Корчевом (=Керчью) и получил 14.000 сажен того времени. Надписей ХII века относительно много (между прочим на Стерженском кресте 1133 года, на так наз. двинских — в реке Западной Двине — камнях, на кресте св. княжны Евфросинии Полоцкой 1161 года, на фресках. в новгородском Софийском соборе). Надписи последующего времени еще более многочисленны: на камнях, крестах, колоколах, церковных предметах, иконах и т. п.

Южно-славянских надписей пока известно немного. Одна из них, недавно открытая в Македонии надпись на камне, — старший памятник кирилловского письма и единственный памятник Х века,. означенный годом: 993 года. Она сделана “рабом Божиим Самуилом”, как думают, болгарским царем, на память о своих родителях и брате. Другие болгарские, сербские и румынские надписи не представляют особого интереса.

Листы.

Листы более принадлежат искусству, чем письменности. Московская Русь в XVI веке познакомилась с западно-европейскими гравюрами-листами, а в XVII веке они были уже в ней несколько распространены. В подражание им московские мастера стали изготовлять листы, состоящее из рисунка и текста к нему (или надписей), удобные для наклейки на стену и т. п. Два таких листа, первой половины XVII столетия, находятся в одном из сборников Имп. Публичной Библиотеки (вместе с Синодиком начала XVII века); один из них содержит в себе раскрашенный рисунок, заключенный в тексте — рассказ о юноше соблазненном блудницею и выколовшем себе глаз; в другом, той же работы, находится притча о житии человеческом. Из документов известно, что в первой половине XVII века для царевичей и царевен не раз покупали в Москве, в Овощном ряду, подобные листы (например, в 1635 году для царевича Алексея Михайловича было куплено 32 “листа писанных”, немецких и русских, за 16 алтын 4 деньги, а в 1636 году было куплено еще 9 “листов потешных” за 8 алтын 2 деньги). В конце XVII века листы вытесняются гравюрами русской работы, или — что то же — лубочными картинами, но не вполне: старообрядцы сохраняют их в течении всего XVIII века и даже теперь, хотя и в незначительном количестве.

Чертежи.

Cведения о чертежах восходят к XVI веку. В описи царского архива 1575—1584 г. упоминается несколько чертежей разных земель (между прочим Смоленской). Едва ли это не грубые карты с yказанием городов, сел, рек, дорог и т. п. В “росписи чертежем розных государств”, бывшим в Посольском приказе в 1614 году, называется, между прочим, “чертеж наклеен на холсте, ветх добре, Свейских и Лифляндских Немец с Литовскою землею и с государевою со Псковскою землею”. В 1626 году составляется так наз. Книга большого чертежа на ocновании старого чертежа, который к этому времени стал ветх, так как был изготовлен “при прежних государях”. По-видимому, этот чертеж оригинал заключал в себе чертежи путей, ведших из Москвы в разные города, свои и чyжиe, с yказанием числа верст между ними, населенных пунктов на дороге, переправ через реки и т. п. Цapcкие грамоты XVI и XVII веков не раз предписывают в спорах о местах “вычертить спорную землю на чертеж”, “начертить спорное место на чертеж” и т. п. Очевидно, здесь под чертежом разумеется нечто в роде нашего плана.

Наконец, о чертежах упоминают описи конца XVII века, давая понять, что некоторые из них не что иное, как гeoгpaфичecкие карты заграничной печати. Так, опись библиoтeки митрополита Игнатия 1700 года указывает на нaxoждeниe в ней, рядом с чертежом Соловецкого монастыря, — чертежа “части Eвpoпии”.

Пиcaниe книг в древней Руси находилось в руках особых ремесленников писцов.

Писцы в России.

На западе монахи Бенедиктинского ордена обязаны были заниматься пepeпиcывaниeмъ книг Священного Пиcaния и богослужебных. Монахи и монахини других орденов также усердно занимались книжным делом. В Гpeции и у православных Славян на монахах не лежало никаких обязанностей относительно книг, и мoнacтыpcкиe уставы, если и говорят о переписывании, то лишь затем, чтобы требовать внимательного отношения к делу (так называемый Студийский устав). Но любители книжного писания между ними были нередки. Житие преп. Феодосия Печерского (XI век) рассказывает об одном из печорской братии его времени, Иларионе, занимавшемся переписыванием книг. Житие преп. Сергия Радонежского (XIV век) сообщает о любви святого к старцу Афанасию Высоцкому за его “доброписание”. Житие преп. Стефана Пермского (XIV век) говорит, что этот святой “святыя книги писаше хитре и гораздо и борзо”. Из истории Иосифова Волоколамского монастыря мы знаем, что там в XVI веке любил заниматься книжным делом старец Фотей. Он, по словам его ученика, написал евангелие, “в хлебне ходя, сполна совсем в 12 недель: таково бе тщание; а и в иное время без службы пребысть и написа евангелие в 9 недель, тако же совсем сполна; прочих же книг: и евангелиев, и псалтырь, и четьих (= книг для чтения), много преписа”. Известный Нил Сорский (XV — XVI в.) в одном из своих посланий говорит: “печаль приемлет мя, аще не пишу”.

Но любители книжного писания в монастырях, работавшие для себя, для монастыря или по заказу, не были особенно многочисленны, и монастырским властям нередко приходилось покупать книги или заказывать их писцам ремесленникам.

Когда появляются на Руси писцы ремесленники, трудно сказать. Впервые слово писец употребляет, в применении к самому себе, Захария, в записи написанной им Псалтыри 1296 года. В ХIV веке мы знаем уже многих писцов. Новгородский архиепископ Моисей (в половине XIV века), по словам его жития, “собра (у себя) многи писца книжныя, наят (нанял) их преписывати книги святыя”. Но по-видимому писцы ремесленники существовали раньше. В записи так называемый Путятиной Минеи XI века мы читаем, что эту книгу “Путята псал”; в записи Юрьевского Евангелия начала XII века говорится, что его “Угриньц псал”, и тому подобное. Судя по всему, эти лица, назвавшие себя лишь по именам, без всяких титулов, были писцами ремесленниками, мирянами. Как видно из записи Остромирова Евангелия 1057 года, над ним трудился дьякон по заказу посадника Остромира; Святославов Сборник 1073 года написан дьяком по заказу великого князя Святослава; Мстиславово Евангелие написано поповым сыном по заказу великого князя Мстислава; над Паремейником 1271 года работал поп с сыном; Пролог 1262 года написан пономарем. Ряд других древне-русских рукописей изготовлен (как видно из записей) духовными лицами. Позволительно догадываться, что и эти лица были также писцы ремесленники, соединявшие с духовным званием подходящее для него ремесло. Лаврентьевский список летописи 1377 года написан монахом для суздальского князя; есть еще несколько рукописей, написанных монахами и игуменами. Позволительно думать и относительно некоторых из этих лиц, что они также были писцы ремесленники.

Наши сведения о писцах ремесленниках за время от XV до конца XVII века более полны. Москва и Новгород этих столетий были богаты писцами и переписывание книг было в них распространенным промыслом. В других городах писцы также не были редкостью. Когда в половине XVI столетия понадобилось для царя Ивана Грозного сделать список огромных Макарьевских Миней, то велено было писцам “по многим градом” “писать святыя книги”. По-видимому существовали специальные мастерские книжного дела. Статья о надстрочных знаках в сборнике нач. XVII века (Имп. Публ. Библ. Q. XVII. 67) оканчивается таким укором авторов ее своему товарищу: “мастером называешися, мзду восприемлеши, пищу и одеяние и прочая потребы, а сам рукоделия не знаеши”. Кажется, одну такую мастерскую (с мастерами и с учениками) содержал известный поп Сильвестр. В послании к сыну Анфиму (в конце Домостроя) он рассказывает о своем внимании к бедным сиротам: он их вскормил-вспоил и научил, “кто чего достоин: многих грамоте и писати и пети, иных иконнаго письма, иных книжнаго рукоделия”.

Кроме писцов мужчин, в древней Руси бывали и писицы, женщины, но не в большом числе. Мы знаем лишь одну писицу, написавшую (и очень недурно) Слова Григория Синаита в 1614 году. Из большой записи, очень искусно составленной, видно, что ее звали Акилиной (это имя и год работы она сообщила посредством описательной тайнописи).

Можно думать, что в XVI и XVII веках богатые любители книжного чтения, особенно бояре, имели писцов в числе своей дворни, которые работали на них. Во всяком случае одна из больших книг, переведенных Максимом Греком, была в 1545 году переписана для Василия Михайловича Тучкова его “парубком”.

Кроме обычного названия писец, у нас было в некотором употреблении еще слова книгописец (в высоком слоге), писарь (Максим Грек, Зиновий Отенский), мастер (запись Ефрема Сирина 1492 года), доброписец. Последнее не что иное, как перевод греческого ; оно встречается у нас в ту пору, когда была мода на греческие слова, — в XV и начале XVI века. Мы знаем лишь двух русских “доброписцев”: Cepгия (eвaнгелие “Cepгиева письма доброписцева” поступило в Иосифов монастырь в конце XV века) и Варлаама, умершего в Ферапонтовом монастыре в 1514 году.

Писцы у южных славян.

Что было на Руси, то же в общем было у южных Славян, с тою лишь разницею, что у последних число книг, нaписaнныx в монастырях монахами, сравнительно велико. Слово писец было в yпотреблении и у южных Славян; им пользуется, между прочим, Теофил черноризец, нaпиcaвшiй средне-бoлгapcкий Октоих XIV века (Белградская Народная Библ.). Некоторые писцы Болгары называют себя грамматиками, по примеру Греков (у последних грамматик — секретарь, письмоводитель). Так, писец Сверлижского Eвaнгeлия 1279 года титулует себя: “Констандин чтьц, а зовом Воисил граматик”, а писец Апостола 1377 года именует себя: Вась граматик. По-видимому, у южных Славян было в ходу и слово доброписец. По крайней мере Иаков доброписец, нaпиcaвший для русского монаха на Афоне в первой половине XV века несколько книг, был скорее Болгарин, чем Pyccкий.

Само собою разумеется, кроме монахов и писцов ремесленников, книжным делом занимались любители разного звaния и возраста, отчасти из peлигиoзнaгo ycepдия, отчасти по другим пoбyждeниям. Существует несколько рукописей написанных митрополитом Kиприаном (XIV век): до нас дошла рукопись 1421 года, собственноручного письма сербского государя (“деспота”) Стефана Лазаревича; сохранилось евангелие, написанное князем Слуцким (XVI век). Один сборник Имп. Публичной Библиoтeки имеет такую запись: “Списал cию книгу своею рукою в 178 (1670) году в городе, сидя за караулом у воровских донских казаков, в Терском, в смутное время... стольник Гpигopий Овцын”. Несколько других сборников XVII века написаны посадскими людьми, ближних и дальних городов (как Соликамск).

Разделение труда.

Писец не всегда работал один. Если он был вместе и писец, и художник, ему не трудно было справиться даже с хорошею книгою — исполнить для нее не только “черное письмо”, или письмо чернилами главной части текста, но и киноварные или золотые буквы и строки, и орнамент (так наз. заставки), и даже рисунки. Но обыкновенно писец был только писец. Он мог написать, кроме “черного письма”, киноварные буквы и строки, пожалуй сделать плoxoнькие заставки, и только. Для хорошей книги ему нужны были сотрудники. Из последних одни производили пиcaниe золотом; дpyгиe изготовляли заставки и рисунки. Остромирово Евангелие, одна из роскошнейших русских рукописей, нам известных, написано несколькими лицами: одному — главному писцу, дьякону Гpигopию — принадлежит текст, другому — писанные золотом строки зaглaвий евангельских чтeний; не менее двоих трудилось над изoбpaжeниями евангелистов; над этим памятником работало по меньшей мере три человека. Мстиславово Евангелие, начала XII века, другая роскошная русская рукопись, в главной части написано не менее как двумя лицами, из которых одному принадлежит все черное письмо. Мирославово Евангелие, конца XII века, роскошнейшая сербская рукопись, написано не менее как тремя лицами; одно из них упомянуло о себе в записи: “заставих cиe евангелие златом”; это был художник, пиcaвший золотом и, может быть, paбoтaвший над частью больших букв и заставкою. Из русских книг более позднего времени богатое Евангелие 1507 года Имп. Публичной Библиoтeки (снимок с него издан Обществом древней письменности) писано тремя лицами, упомянувшими о себе в записи: “черное письмо” исполнено одним из сотрудников, “златом прописывал” Михаил Медоварцев (известный писец при Максиме Греке), “а евангелисты писал” тpeтий сотрудник. Другое Eвангелие, 1602 года (Погод. № 144), изготовлено двумя работниками, из которых одному принадлежит главный текст, а другому письмо золотом и, вероятно, орнамент.

Иллюстрированные книги проходили по-видимому всегда через несколько рук. Житиe Зосимы и Caввaтия Соловецких, написанное в 1623 году (Казанской Духовной Aкaдeмии), имеет, кроме заставок, бордюров, раскрашенных больших букв, — 235 иллюcтpaций. Из записи видно, что “в чернильном пиcaнии и в золотном, в иконах и в венцах и в порфирах и святым в подписях и в заставицах” потрудился писец, а иллюcтpaции сделаны одним из царских иконописцев. Над огромною иллюстрированною летописью, бывшею у московских царей XVII века, работал, может быть, целый десяток работников.

Нередко и главный текст книги делился между несколькими писцами. Чтобы написать большую книгу, требовалось более или менее значительное время в зависимости от ycepдия и искусства работающих и от рода письма (устав, полуустав, скоропись). Один из Прологов XIII века Типографской Библиoтeки написан двумя писцами в три месяца. Пролог 1481 года Имп. Публичной Библioтeки написан также двумя писцами более чем в четыре месяца (с 3 апреля по 5 августа); Требник 1481 года Синодальной Библиoтeки написан одним писцом в 18 недель.

Понятно, “скорости ради”, как читается в записи одного из списков Печерского Патерика, получивши заказ писец должен был брать себе помощника или помощников. Записи дают нам ряд указаний на работу двух или нескольких лиц над одним текстом. Житие Нифонта 1219 года написано двумя писцами; Измарагд 1509 года — также двумя; Геннадиева Библия 1499 года — тремя; Рязанская Кормчая 1284 года — пятью, и т. п. Впрочем нередко в записи главный писец умалчивает о своих помощниках. Так, запись Триоди Моисея Киевлянина XII — XIII века называет лишь одного писца; между тем она писана двумя почерками; в записи Лаврентьевского списка летописи 1377 года, писанной также двумя почерками, вся работа приписывается Лаврентием одному себе.

Писцы, работавшие над одною книгою, или писали один за другим (т. е. когда один писал, другой отдыхал), или разделяли оригинал и писали одновременно. В первом случае почерки сменяются в середине страниц, строк, даже слов, во втором каждый почерк занимает отдельные тетради или хотя бы листы. В последнем случае писцы могли писать или более сжато, чем было в их оригинале, и при этом уписывать текст оригинала на меньшем количестве пергамена или бумаги, или более свободно. Отсюда иногда пустые страницы и части страниц в рукописях с двумя или несколькими почерками (между прочим в Ипатском списке летописи XIV — XV века); отсюда местами или более сжатое, более мелкое письмо, или наоборот, более разгонистое, более крупное письмо, чем обыкновенно; отсюда же изредка различие в материале, чернилах, числе и длине строк в одной книге (между прочим в Погодинском сборнике житий XIV века и в Синодальном списке Новгородской летописи XIV века).

От подобных книг, изготовленных двумя или несколькими писцами в одно и то же время, следует отличать книги разновременного состава. Богослужебные книги легко страдали при продолжительном употреблены и небрежном хранении и утрачивали листы. Эти листы собственниками книги, много лет спустя после ее написания, могли пополняться через вставку в книгу новых листов, с другим письмом, другим писчим материалом и т. п. Мы имеем, например, знаменитое церковно-славянское Саввино Евангелие XI века. Оно потеряло часть своих листов очень рано, и на место этих листов в том же столетии были вставлены новые листы уже не церковно-славянского, а русского письма. Потом восстановленная книга опять пострадала, и в XIV веке в нее был вставлен ряд новых листов тоже русского, но гораздо более позднего письма. В не-богослужебных книгах, текст которых было не всегда легко пополнить, такая вставка листов сравнительно редка.

Большая часть сборников, о которых мы уже говорили, состоит из сплетенных вместе тетрадок разных почерков, мест и иногда времен, объединенных лишь переплетом.

Необходимо иметь в виду существование таких записей, в которых называются по именам два лица, “писавшие” книгу, между тем как книга вся написана одним почерком.

Так, в записи Юрьевского Евангелия начала ХП века мы читаем: “Аз, грешьный Феодор, написах евангелие се рукою грешьною. Угриньць псал”. Или, в записи Евангелия XII — XIII века Типографской Библиотеки: “Се аз, раб Божий Яков, написах евангелие се... А писал Явило”.

В подобных записях первое из поименованных “писавших” лиц — “строитель” книги, заказавший написать ее писцу — второму из поименованных лиц. Сравни в записи Кормчей 1286 года, дошедшей в списке XVI столетия: “Списан бысть сии Номоканон боголюбивым князем Владимиром Васильковичем и боголюбивою княгинею Ольгою Романовною. Пишущим нам, поеха господь (господин, о князе) нашь...”.

Записи.

Сведения о месте и времени написания книги, или даты, которые мы кладем в основание палеографии, обыкновенно заключаются в записи писца, или в заметке, помещенной писцом всего чаще в конце книги. Всякая ли запись заслуживает безусловной веры?

Нет.

1) В книгах собраний недавнего происхождения не редкость подложные записи. Цена рукописи с датою в настоящее время в несколько раз выше цены рукописи без даты, и понятно, торговцы рукописями иногда сами снабжают записями продающееся у них экземпляры. К счастию, большая часть подложных записей сделана так плохо с внешней стороны, с такими грубыми ошибками против истории и хронологии, что достоинство их ясно. О меньшей части таких записей, о записях ловко подделанных, можно спорить, и если в вопросе о них не сослужит службы фотографически анализ, едва ли удастся доказать их подложность. К числу хороших подделок, кажется, следует отнести запись Домостроя XVII века собрания П.И.Щукина (Историч. Муз.), сообщающую данные подозрительного достоинства об авторе Домостроя.

Встречаются подложные записи со счищенною или подправленною цифрою в цифрах года. Это сделано для того, чтобы увеличить древность рукописи.

2) Писцы, списывая текст оригинала в свой список, нередко списывали целиком и запись оригинала. Благодаря этому до нас дошли ценные записи не дошедших книг, с важными в том или другом oтнoшeнии cведениями; но благодаря этому же мы подвергаемся опасности принять кoпию за подлинник и oтнocящиеcя к последнему данные перенести на первую. Конечно, если запись относится, например, к XI веку, а рукопись по письму должна быть относима только к XVI-му, coмнений не может быть. Так, запись при Словах Афанacия Великого на apиaн, написанная в Болгарии в 907 году и помещенная в Макарьевских Минеях, вероятно, была переписана много раз раньше, чем попала в эти Минеи (“Cия книги благочестныя... повелением князя нашего болгарского именем Симеона преложи епископ Константин в cлoвенcкий язык. Написа же их Тудор черноризец Доксов, тем же князем повелен, на ycтии Тычя в лето 6415, индикта 14”). То же должно сказать об записи попа Упиря Лихого 1047 года, находящейся в нескольких списках Книг пророков с тoлкoвaниями XV и XVI веков, об записи Кормчей 1286 года, написанной по повелению волынского князя Владимира Васильковича и переписанной в XVI веке, об двух записях Патерика Печерского 1460 года и 1461 года, помещенных в Макарьевских Минеях, и т. п.

Но если запись и рукопись близки по времени, нужны особенно счастливые обстоятельства, чтобы мы могли сказать, что запись переписана писцом рукописи из его оригинала. Так, мы имеем “Служебник митрополита Киприана”, писанный на пергамене письмом современным Киприану, XIV — XV вв., с записью: “Сий служебник преписал от грецкых книг на рускый язык рукою своею Киприан смиреный митрополит Кыевъскы и всея Руси. Елици же преписуете и поучаваетеся сими книгами, ли божественую и безкровную жертву Господеви приносящей священници, и сими книгами молитвы молящеся, поминайте наше смирение, яко да и вы тому же поминанию сподоблени будете”, и т. д. Если бы писец не сделал в конце своего списка приписки: “Кир отцю Ксенефонту дяде инок Иларий метание; за худость и неуспех прости”, и если бы мы не знали почерка Киприана из его несомненно собственноручных текстов, мы могли бы признать в этом Служебнике подлинник Киприана.

3) Не все писцы были настолько книжные люди, чтобы сочинить витиеватую запись. В виду этого многие из них пользовались известными им из каких-нибудь книг записями, переделывая их, или по крайней мере заменяя находящаяся в них цифры и имена своими.

Вот запись не дошедшей до нас в подлиннике рукописи Книг пророков с толкованиями 1047 года, по копии с нее в Геннадиевой Библии 1499 года:

“Слава Тебе, Господи, Царю небесный, яко сподоби мя написати книги си ис кирило(ви)це князю Владимиру, Новегороде княжящю, сынови Ярославлю болшему. Почах же е писати в лето 6555, месяца мая 14, а кончах того же лета, месяца ноября в 19, аз, поп Упир Лихый. Темь же молю все прочитати пророчество се. Велика бо чюдеса написаша нам сии пророци в сих книгах. Здоров же, княже, буди, в век жи(ви), но обаче писавшаго не забывай”,

Запись Остромирова Евангелия 1057 года представляет отчасти повторение, отчасти переделку приведенной записи Упиря Лихого, с необходимыми изменениями в цифрах и именах:

“Слава Тебе, Господи, Цьсарю небесьный, яко съподоби мя написати евангелие се. Почах же е писати в лето 6564, а коньчах е в лето 6565. Написах же евангелие се рабу Божию наречену сущу в крьщении Иосиф, а мирьскы Остромир... Мънога же лета даруй Бог сътяжавъшуму евангелие се на утешение мъногам душам..., дай ему Господь Бог благословение святых евангелист... самому ему и подружию его Феофане и чядом ею и подружиемь чяд ею. Сдравьствуйте же мънога лета, съдрьжяще поручение свое. Амин. Аз, Григopий диякон, написах евангелие (с)е. Да иже горазнее сего напише, то не мози зазьрети... Почах же писати месяца октября 21, на память Илариона, а окончах месяца маия в 12, на память Епифана. Молю же вьсех почитающих: не мозете кляти, н исправльше почитайте. Тако бо и святы Павл апостол глаголеть: благословите, а не кльнете. Амин”.

Писец Остромирова Евангелия умно и добросовестно воспользовался чужою записью. Но не все писцы были таковы, как он.

Копия с печатных книг доктора Франциска Скорины, сделанная в 1568 году Василием Жугаевым из Ярославля, в Галиции (Публ. Библ.), заключает в себе, кроме текста книг Ветхого Завета, также и выходные летописи (записи) Скорины, с заменою цифр и имен, но с сохранением всех прочих подробностей. Вот что читается в одной из них: “...протожь я, Василий Жугаев сын з Ярославля, в лекарских науках доктор, ...казал есмь списати книгу св. Иова рускым языком Богу к чти и людем посполитым к научению”. Если бы до нас не дошли издания Скорины, мы восхваляли бы теперь глупого писца за его труды на пользу духовного просвещения русского народа!

Пергаменный список Слов Ефрема Сирина 1492 года (Публ. Библ.) имеет длинную запись с противоречивыми данными: “В лето семое тысящи написашася книгы сия при царстве благоверного царя Володимира, сына Василькова, унука Романова, боголюбивому тивуну его Петрови... Семое тысяще у конечномь роде бысть мужь в та лета... Петр...”. По-видимому, запись списана с подлинника ХШ века, времен волынского князя Владимира Васильковича, без изменений, только цифра года поставлена новая — 7000, т. е. 1492 год.

Один список Лествицы 1412 года (собр. Ундольского) имеет такую запись: “В лето 6-тысящное 920 о Христе начяток и конець бысть рукоу последнего в грешницех чрнщ (= чернчища) Аврмща (= Аврамища)”. Другой список, того же года, имеет ту же запись, но с другим именем писца: “В лето 6-тысящное 920 о Христе начяток и конец бысть рукоу последнеаго в грешницех чрнщ Грмнща (= Германища)”. Какой из этих двух Лествиц принадлежит запись, иначе говоря: которая из них написана в 1412 году? Может быть, ни та, ни другая? Надо заметить, что мы имеем еще два списка Лествицы того же 1412 года (Троицк. Лавр.)!

Иногда писцы заимствовали друг у друга, из записей, такие выражения, которые были им непонятны или которых значение они понимали превратно.

Список Книг пророков 1489 года (Троицк. Лавр.) имеет известную уже нам запись Упиря Лихого 1047 года, переделанную в главном, но сохранившую ту подробность, которая и нам неясна, — выражение: “ис кириловице”. Вот она: “В лето 6997. Слава Тебе, Господи Царю небесный, яко сподобил мя еси написати книги си ис кириловице при благоверномь великом князи Иване Василиевичи...”.

Писцы книг, работавшие в Печерской лавре и в Троицком Сергиевом монастыре в XV — XVII веках, именуют эти монастыри “царскими обителями”. Так, в записи Толкового Евангелия 1434 года (Публ. Библ.) говорится, что оно написано “в обители царстей Пресвятыя Владычиця нашея Богородици Печерьскыя и святых отец наших Феодосиа и Антониа”. Или, в записи Слов Аввы Дорофея 1414 года (Троицк. Л.): “в обители царьстей Святыа Живоночалныа Троица”. Еще в записях Стихираря 1437 года, Диoниcия Ареопагита 1524 года, Пролога 1528 года, Канонника 1616 года (Троицк. Л.). Наименование монастыря “царскою обителью” в те времена, когда в Poccии не было царей, кроме татарских ханов, заимствовано писцами из записей рукописей, написанных Русскими в тех монастырях Константинополя и Афона, которые имели право называться царскими. Сравни в записи Диоптры 1388 года, написанной в Константинополе: “в глаголемей царьстей обители Иперивлепте”; или в записи Сборника 1431 года, написанного на Афоне: “в обители царстей в Лавре Афанасиа”.

Обычнейшие записи.

Сравнительно нередки в русских рукописях такие записи, в которых писец сравнивает себя то с путником, окончившим путь, то с зайцем, вырвавшимся из сети, то с чем-нибудь еще сходным. Вот несколько из них:

Добрилово Евангелие 1164 года: “Якоже радуеться жених о невесте, тако радуеться писець, видя последьний лист”.

Лаврентьевский список летописи 1377 года: “Радуется купець прикуп створив и кормьчии в отишье пристав и странник в отечьство свое пришед; тако же радуется и книжный описатель, дошед конца книгам; тако же и аз, худый, недостойный и многогрешный раб Божий Лаврентей мних”...

Устав церковный 1398 года (Синод. Библ.): “...радуется купець в дом свой пришед, а корабль в тихо пристанище пришед, якоже отрешится вол от ярма, тако писатель книги кончав”...

Пролог Погодина XIV века № 50: “Рад заяць избег отъ тенета, та(ко) писець кончав последнюю строку”.

Триодь 1466 года (Публичн. Библ.): “Строце последней конець, а уму несть конца. Якоже рад заяць сети избег, тако рад писець последнюю строку дописав”.

Маргарит 1499 (?) года (Синод. Библ.): “...якоже радуется заец избегши ис тенета, тако же радуется раб Божий Микула, по благословению отца своего игумена Варлама написав сию книгу”.

Пролог Ундольского 1570 года: “...рад заец, тенета избыв, тако же рад писец, дописав последнюю строку”.

Лествица Пискарева 1635 года: “Радуется убо путник видев скончание шествия, утешается же и морский плаватель достиг небурнаго пристанища, веселится же и земледелатель о собрании многотрудных плодов своих. Благодушествую же и аз, убогий, видев книги сея конец”.

Эти сравнения перешли в русские записи, вероятно, из южно-славянских, а в последние они попали из греческих. Сравни, например, в записи рукописи 1336 года (Лаврентианской библиотеки во Флоренции):

(Красносельцев, Сведения о некоторых литургич. рукописях Ватиканской Библ., стр. 25).

Значительная часть записей заключает в себе просьбу писца к читателю исправлять текст и не проклинать его за описки и другие погрешности.

Из русских рукописей в записи Остромирова Евангелия читается: “не мозете кляти, н исправльше почитайте. Тако бо и святый апостол Павл глаголеть: благословите, а не кльнете”; в записи Евангелия писца Явила до 1232 года: “а кде буду помялъся, чтите исправливаюче Бога деля, благословите, а (не) кльнете”; в записи Паремейника 1271 года: “чтете исправливаюче, не кльнуще Бога деля, чи кде детина (сын и помощник попа писца) помял”; в записи Галицкого Евангелия около 1266 года: “исправлеваюче чьтете, не кльнуче, но поминаюче, ацезда буду кде описалъся худымь умомь грешнымь; простете, благословете”; в записи Евангелия 1355 года: “аще будем грубо написали или кде переступиле, или в глаголании с другом, или в дремании, а вы, преподобнии отци игумены и попове, собою исправяче чтите, а нас, грешных, не покленете Бога деля, занеже есть зла священичьская клятва, а добро есть благословение”.

Из южно-славянских рукописей в записи Сверлижских отрывков 1279 года находится: “чтете исправлеюще, а мене, грешнаго, не злословите, нь паче благословите, да и вась Богь простить и пресвета Его Мати”; в записи Апостола XIV — XV в. (в Загребе, № 32): “ако що буде где съгрешено, пращайте...., не пише Духь святы, ну (но) грешна рука а умь скупъ (скудный) чловечкы”; в записи Кормчей XVI века: “сь исправомь четете, а не кльнете, че не писа рука, света или аггель...”.

Нет сомнения, подобные фразы взяты русскими писцами от южно-славянских, а этими последними от греческих.

Записи имеют различную величину и содержание. Если один писец ограничивался сообщением читателю лишь своего имени, то другой оказывался более или менее болтливым и сообщал не только о месте и времени написания, не только о заказчике и церкви, для которой изготовлялась книга, но и о разных событиях того времени, когда он трудился над рукописью. Есть записи, дающие ценные сведения об оригиналах, с которых писцы списывали. В записи, например, сербской Триоди 1374 года говорится, что эта книга — “извода светогорскога (афонского) правога (настоящего)”, на болгарском языке, но что “Богь весть, велми трудно ни (нам) е било (было) преставлети (переделывать) га (его, болгарский язык) на срьбски езикь”. В записи сербского списка сочинения Иосифа Флавия 1585 года читается следующее: “Преписахь сию книгу Иосипа премудраго оть рускаго извода. Велми тежко бысть нашему срьбскому езыку на чтение... Азь же, елико ми разумети, многые рускые речи в cиe книзе... преписахь срьбьскими речьми”.

Митрополит Киприан в своей записи при Служебнике (дошедшей в копии; о ней смотри выше) дает наставление переписчикам: “Аще ли же кто восхощеть сия книгы преписывати, сматряй не приложити или отложити едино некое слово или тычку (точку) едину или крючькы, иже суть под строками в рядех, ниже пременити слогню (слог) некоторую, или приложити от обычных, ихъже первее (прежде) привык, или пакы отложити”.

Вставка.

Кроме записей писцов, обыкновенно находящихся в конце рукописи, многие книги имеют еще приписки, написанные на полях разных листов.

Одни из них принадлежать писцам: по-видимому они сделаны ими для развлечения во время скучной работы.

Вот несколько приписок русских писцов и прежде всего приписка писца Минеи 1096 года: “Святая Богородице, помагай рабу своему Дъмъке на многа лета. Аминь. Простите мя, грешнаго”. В приписке писца, псковского Апостола 1309 — 1312 года: “О Господи святое Воскресение, поспеши и помилуй мене, грешнаго Максима, раба своего”. В приписке Стихираря 1381 года (Троицк. Л.): “Господине святый Епифаний Кипрский, съименниче мой, елеисон ми”.

Следующие приписки имеют отношение к работе писцов. В псковском Апостоле 1307 года: “Псал есмь павьимь перомь”. В новгородском Евангелии 1355 года: “Лихое перо, не вольно им писати”. В западно-русской рукописи XVI века Синод. Библ. (№ 558): “Лиха (худа) поперь (бумага), да не помочи ей ничим” В западно-русских Книгах пророков XVI века (Виленск. Публ. Библ.): “Омылился (ошибся), туто не написал” (на пропущенной и оставленной без письма странице). В Уставце Ундольского XVII века (№ 118): “Тетрати Василья Степанова, а писаны были Василью Олферьеву, и он за них ничего не заплатил, и (я) ему тетратей не дал”.

Некоторые писцы были болтливы и оставили по нескольку приписок. Так, в небольшом (82 листа) псковском Ирмолое 1344 года находится семь приписок; вот три из них: 1) “О Господи, помози, о Господи, поспеши! Дремота неприменьная, и в сем ряде (строке) помешахся (спутался)”; 2) “Погыбель перья сего”; 3) “Сести ужинат клюкования (?) с салом с рыбьим”. Или, вот приписки в Прологе XIV века (Синод. Библ. № 239): 1) “О святая безмездьника Козма и Дамияне, поспешита бързо к кончю”; 2) “Како ли не обьестися..., поставять кисель с молоком”. В Уставе 1398 года (Синод. Библ.) приписка: “Спати ми ся хощеть”.

Из приписок южно-славянских писцов можно привести прежде всего две, подобных которым нет в русских рукописях. Одна находится в болгарской Орбельской Триоди XIII века (Публ. Библ.): “Плови, пловче, пиши, грешны попе Петре”; другая в болгарской Минее XIII—XIV в.: “Пиши, окааниче Драгане, яко за грехы твоу Бог твой мучит тя, пиши, странниче”, Писец церковно-славянского Саввина Евангелия XI века, против криво написанной строки, приписал: “криво”. Писец болгарского Евангелия и Апостола (Хлуд. № 31), при оставленной чистой строке, отметил: “Зде не могох исправити и оставих ряд (строку)”. Писец сербской Минеи XVI века (Хлуд. № 145) при одной церковной песни приписал: “Сиe светилне не бы (было) у изводу (в оригинале), и зде ихь приложихь (я прибавил) оть другога извода”.

Другие приписки (значительное большинство) сделаны собственниками, вкладчиками, читателями рукописей; они разнообразны по величине и содержанию. Некоторые из них важны, так как сообщают сведения о судьбе рукописей, их цене и т. п.; некоторые заключают рассказы о событиях и т. п. Отметим несколько из них.

Приписка в Житии Нифонта XII — XIII в. (Рум. Муз.), почерком XIII века, есть нечто в роде завещания: “Се аз, худый калугер Феофил, от своее худости (бедности) стяжах книжиця сия в славу святей Троици и в честь святому Георгию. Ти (и) аще поиметь мя Бог от сего жития, се оставляю святому Георгию благословение, а братии утеху и на спасение души”.

Приписка в Софийском Прологе XV века (№ 1374) может служить образцом “вкладной” (грамоты, говорящей о пожертвовании рукописи в церковь или монастырь): “В лето 7021-го (1513) дали сюю книгу половину Пролога святому чудотворцю Николы у святаго Бориса и Глеба на полати (хоры), а дали сю книгу Иван Васильев Бухро, да Тимофей Васил(ьев) Болоба, да Дмитрей Ондреев сын лняник”.

Приписки-вкладные, написанные на нижних полях целого ряда листов (по преимуществу начальных), особенно часто встречаются в рукописях XV — XVII веков. С ними могут равняться в числе разве приписки собственников о принадлежности книги им (или какой-либо церкви, монастырю). Приписки продавцов и покупателей о продаже или покупке книг (иногда с обозначением цены) обычны лишь в рукописях московской Руси XVII века.

Приписки, содержащие сведения о событиях, сравнительно редки. Старшие из них находятся в новгородском Уставе церковном ХII века (Синод. Библ.). Они говорят с указанием годов: 1) о построении новгородским архиепископом Илиею и его братом Гавриилом Благовещенского монастыря в Новгороде; 2) о смерти Илии; 3) о смерти его брата Гавриила, также новгородского архиепископа. Должно заметить, что юго-западно-русские рукописи (главным образом напрестольные евангелия) нередко имеют на своих страницах дарственные грамоты князей и частных лиц на подаренные церквам и монастырям имения, ловли, сборы и т. п. и что эти грамоты не всегда бывают подлинниками: при замене старой книги (по случаю обветшания или чего-нибудь подобного) они переписывались из одной в другую.

Небольшое число приписок сделано во время писания рукописей. Такова приписка в Словах Григория Богослова XI века (Публ. Библ.), против криво написанной строки: “Чьгьле (имя писца, зват. пад.), кривая главо, пиши право”.

Греческий язык в записях.

Едва ли лишнее заметить, что в записях и приписках конца XIV, всего XV века и начала XVI века нередки греческие слова (иногда греческими буквами). В это время оживления сношений России с Грецией и южным славянством, греческий язык в России был в моде и писцы старались блеснуть своим с ним знакомством. В приписке Стихираря 1381 года (Троицк. Л.) читается: “елеисон ми”; в записи Сборника XV века (Синод. Библ.), после текста Стефанита и Ихнилата: “а писана cиa притча последняго сего ста седмыя тысящи 87 года, октомврия; триас и aгиa докса си”. Запись Псалтыри XV века (Троицк. Л.; снимки изданы Обществом древн. письм. № LII—LXXIV): (далее цифры года, месяца и дня), ”. Запись Триоди постной XV в. (Погод. № 42): “Ді ефкон нъ имон куріе иісу христе ту еу елеисон ме тонъ амартол ефраима”.

Несколько рукописей имеют даты написанные сравнительно поздним почерком. Так, Стихирарь XII века (Синод. Библ.) имеет дату почерком XVII века — 1157 год. Если эта дата по времени соответствует письму самой рукописи, то можно считать ее переписанною собственником рукописи с поврежденного или выпадавшего листа (где она находилась) на другой, крепкий лист или на переплет, ради ее сохранения. Если же дата по времени не соответствует письму рукописи или почему-нибудь возбуждает сомнение, то на нее следует смотреть как на подложную.

Предание.

Предание о принадлежности рукописи какому-нибудь историческому лицу, записанное более или менее поздно, не должно быть принимаемо в расчет при суждении об рукописи, как не имеющее достаточного основания. Мы, например, имеем два Служебника, по преданию, один преп. Антония Римлянина, другой преп. Варлаама Хутынского; оба они не могли принадлежать этим святым, так как, судя по письму, написаны позднее времени их жизни. Или, у нас есть Новый Завет (Чудов монастырь), по преданию, собственноручного письма митр. Алексея; эта рукопись хотя написана в то время, когда жил московский святитель, однако не имеет в себе ничего такого, что позволяло бы ставить ее в какую-либо связь с Алексеем.

Терминология.

Чтобы покончить с книгами, скажем несколько слов о терминологии московской Руси. Слово cnucoк по значению равняется нашим: подлинник, оригинал. Писец Толкового Апостола 1485 года (Солов. собр.), прося в записи прощения у читателя за ошибки, прибавляет: “понеже (книга) с стараго списка писана”. В записи Тактикона 1478 года (Увар.) говорится: “книга cиa груба и всякого недоумениа полна, понеже с неисправлена списка писана”. На одном Ирмолое (Иосиф. собр. № 66) с исправным текстом находится надпись: “держать его на список”, т. е. в качестве оригинала для cпиcывaния. В 1630 году патриарх Филарет дал одному архиепископу книгу Максима Грека “на список”, т. е. в качестве оригинала. В том же значении употребляется слово перевод. В так называемом Киприановом Служебнике (Синод. Библ. № 375) находится поздняя приписка: “писан с Киприанова переводу слово в слово”. В Псалтыри XVI века (Иосиф. собр. № 58) мы читаем: “письмо черньца Боголепа, перевод Нилов”. В Евангелии XVI века (Иосиф. собр. № 25) надпись: “перевод доброй”. В том же значении изредка встречается слово мать. В Беседах Ио. Златоуста конца XVI в. (Тр. Л. № 98) приписка: “зде в матери книге сея тетрать потеряна”. Слово списать значит: и списать, и сочинить; списание —и писание, и сочинение; но списатель, списователь значит чаще: сочинитель. Слово чернить имеет значение нашего: писать начерно, поправлять. Слово знаменать значит: снабжать нотами для пения. Слово слово употребляется иногда в значении: буква, литера.

Писцы грамот.

Писание грамот (документов) обыкновенно находилось не в тех руках, которым принадлежало писание книг; на это указывает, между прочим, некоторое различие в письме грамот с одной стороны и книг с другой в одно и то же время. Старшие писцы грамот носят название писец. В летописи по Ипатскому списку мы читаем, сначала (под 1281 годом), что волынский князь Владимир Василькович велел писать грамоты “писцю своему Федорцю”; потом под 1289 годом, что другой князь велел “писцю своему писати грамоту”. Две смоленские грамоты 1284 года заключаются словами: “Федорко писець княжь псал”. Рядная Тешаты, вероятно, псковская, конца ХШ века, имеет в конце указание на писца: “а псал Довмонтов писець”.

Позднее писцы носят название дьяков, хотя и не принадлежат к числу духовных лиц и могут быть не только свободными, но и холопами. Уже в Двинской уставной грамоте XV века мы читаем: “а дьякам от письма две белки”. Еще позднее, в московской Руси, дьяки из простых писцов превращаются в секретарей, делопроизводителей, и писание грамот переходит в руки подьячих и писчиков.

Над важными (жалованными и друг.) грамотами московских царей XVII века, с начальною большою буквою, разукрашенною золотыми узорами (“травами”), и с написанными золотом первыми словами текста, работали не только подьячие, но и “золотописцы”. Так, в изготовлении грамоты на гетманство Ивану Брюховецкому в 1666 году принимал участие золотописец Благушин, и его труд был так значителен, что за него заплатили ему огромную для того времени сумму — 20 рублей “да сукно лундыш добрый” (Дополнения к Акт. Ист., VI, 190).

То, что в московской Руси произошло с дьяками, в юго-западной случилось с писарями: из писцов они превратились в секретарей. Писари гродских (городских) и земских судов были избираемы на, эту должность дворянством (наравне с членами суда) и на их обязанности лежало внесение судебных определений и всякого рода документов в актовые книги. Писарь литовской великокняжеской канцелярии наблюдал за внесением документов в актовую книгу этой канцелярии, или в так называемую Литовскую Метрику.

Терминология.

Слово список употребляется в московской Руси от конца XV до конца ХУП веков как синоним слова грамота; так, внук Ивана III Дмитрий подписался под своим завещанием: “к сему списку руку свою приложил”; в грамоте 1522 года мы читаем: “список на столбцех (в виде столбца) писан”; дьяку Висковатому в половине XVI века дали совет: “не разроняй списков”, т. е. документов, бывших у него на руках. Отсюда обычные в XVII веке выражения: “статейный список” в значении: отчет, “подлинный список” в значении: подлинник. Выражение черный список значит: черновик. В описи царской библиотеки 1575 — 1586 гг. мы читаем: “черный список Ивашка Пересветова” (Акты Арх. Эксп. I, 345).

Слово противень употребляется в значении наших: дубликат, второй экземпляр. .

Слово матица, изредка употребляющееся, означает: оригинал в противоположность копии. Его мы находим, например: в грамоте 1594 года (Акты Арх. Эксп. I, 433) и в грамоте 1611 года (Акты Юр. 366).

Слова нарядный в московской Руси XV — XVI веков и фальшованый, фальшевный, неправый в юго-западной Руси того же времени имеют значение наших: поддельный, подложный. Переведенный с греческого сборник законов (“Книги законныя”) упоминает о лживой грамоте.