Бондаренко П.В.

Начальник кафедры криминалистического исследования документов
Саратовского юридического института МВД России
кандидат юридических наук

К “менталитету юристов и лингвистической ментальности”

Прочитав с интересом комментарии А.А. Смирнова, связанные с “различным пониманием юристами и филологами одних и тех же вещей”, мне захотелось высказать по этому поводу некоторые соображения “юриста”. Последним я стал сравнительно недавно - 10 лет назад. Базовое образование - физический факультет Саратовского государственного университета, научная специальность - криминалистика, а по роду деятельности - преподаю дисциплины, связанные с криминалистическим исследованием документов (довольно близко касаясь проблем лингвистической экспертизы). В связи с чем, так и не смог определить место своего менталитета в классификации А.А. Смирнова. В среде юристов, а точнее криминалистов, это сделать не так уж и легко. Многие ведущие эксперты в области исследования речи системы МВД - филологи по своему базовому образованию. Например, доктор юридических наук Е.И. Галяшина (ЭКЦ МВД РФ) - одновременно и кандидат филологических наук. Среди экспертов очень много специалистов естественнонаучного профиля. Настолько много, что периодически криминалисты поднимают вопрос “о природе науки криминалистики”, предлагается вынести судебные экспертизы за рамки криминалистики и проч. Образуются “тусовки” по интересам. Попав в такую тусовку у нового человека может сформироваться не совсем верное представление и о самой науке.

В том же, что наука эта прикладная, мы с автором “комментариев” сходимся полностью. Одинаково мы понимаем и методику экспертного исследования. Это действительно “инструкции или описания технологических процессов”. И они действительно являются результатом накопления экспертных знаний, но не только они. Основу экспертного знания составляют и некоторые теоретические положения. Например, почерковедческая экспертиза основана на положениях почерковедения.

Термин этот, кстати, родился совсем не в украинском городе Харькове. В книге Е.Ф. Буринского “Судебная экспертиза документов, производство ее и пользование ею”, изданной задолго до паспортизации экспертиз (в 1903 г.), глава 6 называется: “Почерковедение как наука”. Не согласимся также и с утверждением автора о разделении науки о почерке на две: “почерковедение” и “графологию” - в нашей отдельной стране. Мы лишь придумали отдельный термин. Немцы, например, разделяют графологию и “forensische Schriftuntersuchung” (научное исследование письма). И на любом сайте, посвященном последнему, мы найдем страницу с отмежеванием от графологии (ненаучном исследовании того же письма). Аналогичная ситуация во многих других странах.

“Беспокойство юристов относительно названий экспертиз” объясняется не только дележом экспертного поля. Могу привести пример из экспертной практики одного моего ученика, которому пришлось делать повторную почерковедческую экспертизу, назначенную судом на том основании, что первый эксперт сделал “графическую” экспертизу, в определении же требовалось провести “почерковедческую”. Суть противоречия заключалась в том, что стаж эксперта, проводившего “графическую” экспертизу был больше, чем за этим видом экспертиз закрепилось название “почерковедческих”. Сказалась сила привычки, это и использовал адвокат подсудимого.

Непонимание в этой области лингвистов и юристов если и есть, то продлится не долго. Обобщение экспертного опыта приведет к некой стандартизации, паспортизации, разработке методики лингвистической экспертизы. Это совершенно не означает, что лингвисты примут правила игры на юридическом поле или юристы перестанут выискивать крамолу в лингвистических опусах. (Чем, как не кирпичиком в создании методики, является анализ А.А. Смирновым инструментария лингвистов - словарей). Правда, произойдет это лишь при достаточно большом объеме экспертного опыта. Ведь экспертная методика - это всегда методика решения типовой, т.е. часто встречающейся задачи. Когда эксперт сталкивается с нетипичной задачей, он либо отказывается от ее решения, либо конструирует алгоритм этого решения сам. Как, например, сумел прочитать Е.Ф. Буринский тексты древних палимпсестов, обнаруженных во время ремонтных работ в Кремле в 1843 г. Сейчас его опыт представлен в методике выявления скрытых записей в технико-криминалистической экспертизе документов.

Упоминаемая А.А. Смирновым автороведческая экспертиза, на мой взгляд, недостаточно разработана методически. Объясняется это небольшим количеством таких исследований и очень узким кругом экспертов в этой области.

Полностью согласен я и с психологическим портретом юриста. В моем “уродливом” тексте есть все атрибуты канцелярского косноязычия. Может быть расширение экспертного сообщества лингвистами способствовало бы улучшение этой ситуации? То, что лингвистам кажется непонятным, например, почему в одной ситуации эксперт выступает в качестве “эксперта”, а в другой должен именовать себя “специалистом”, пройдет после двух-трех десятков выполненных экспертиз и исследований. Долго будет непонятным как некоторые юристы умудряются делать на таких частностях кандидатские и докторские диссертации. Но этому удивляются иногда и сами юристы.

Что касается юридического красноречия, то тут какая-то путаница. Эксперты, следователи, оперативные работники и многие другие представители юридической братии, как правило, косноязычны. Постановления-то пишут с ошибками. А сколько фраз из протоколов перекочевало в юмористические рубрики? Более менее красноречивы адвокаты, да преподаватели юридических вузов. Но те и пишут - как не каждый лингвист сможет. Посмотрите в книжном магазине, сколько там на полках разных “Криминалистик”.

Ошибки в постановлениях следователей (определениях суда) исправлять можно и нужно. Напишите как-нибудь в заключении вопрос следователя в своем изложении и сделайте примечание: “Ввиду неграмотности формулировки вопроса он изложен в редакции эксперта без изменения его смыслового содержания”. Следующий раз он сформулирует вопрос правильно. Но корректнее будет помочь это сделать на стадии назначения лингвистической экспертизы. Исправлять же нельзя ошибки в исследуемом тексте, но в этой части, я думаю, у лингвистов не может быть непонимания.

Эксперт - означает опытный. Обобщение опыта работы многих экспертов позволяет увеличить багаж знаний всего сообщества экспертов, учесть другими их достижения и ошибки. Я с интересом слежу за деятельностью ГЛЭДИС и считаю такую форму объединения экспертов наиболее эффективной. Она не заорганизована, объединяет по принципу профессиональности, а не ведомственности или наличию свидетельства, диплома, допуска и др. Она обогащает и юристов и лингвистов и способствует сближению их точек зрения на разные вещи. Может быть, и есть какие-то шероховатости, но не думаю, что из этого следует делать обобщающие выводы.

В милицейских рядах, например, принято кивать на судейских. “Мы ловим, а они отпускают”. Но часто за этим стоит элементарный непрофессионализм. И если между юристами и лингвистами в некоторых ситуациях есть непонимание, то здесь также лучше искать объяснение не в разнице менталитетов, а оценивать, насколько профессиональны обе стороны. Создавать текст без учета способности его воспринять адресатом, столь же непрофессионально для лингвиста, сколь непрофессиональна для юриста позиция: “если я этого не понимаю - значит это не факт”.