[СПИСОК ПУБЛИКАЦИЙ]   [ГЛАВНАЯ]    [ПЕРСОНАЛИИ]   [ФОРУМ]

Е. И. Горошко
Интегративная модель
свободного ассоциативного эксперимента

ГЛАВА 3. ОПИСАНИЕ МЕХАНИЗМОВ АССОЦИИРОВАНИЯ И ПРОБЛЕМА КЛАССИФИКАЦИИ РЕАКЦИЙ

Как показывает проведенный нами обзор психологических, психолингвистических и социологических работ, использующих в качестве научного инструментария метод свободных ассоциаций, исследователи неизбежно в той или иной мере с самого начала его применения сталкивались и сталкиваются по сей день с проблемой классификации ассоциаций, т.е. распределения их по группам согласно некоторым непротиворечивым основаниям. И проблема классификации реакций и собственно описание психических процессов ассоциирования представляет до сих пор одну из самых сложных и трудноразрешимых задач как в методологическом, так и в практическом планах. Обзор работ, проведенный в предшествующий главе нашего исследования, показал, что сколько существует исследований, столько и - классификаций реакций. Во-первых, существуют психологические классификации, во-вторых, лингвистические или психолингвистические, в-третьих, логические. С развитием теории межкультурного общения и все увеличивающегося роста “культурологических” ассоциативных исследований, можно говорить и о культурологических “смешанных” классификациях. Некоторые авторы (см. например, Залевская 1978, с.16) говорят, что в существующих классификациях можно наблюдать смешение психологических, логических и лингвистических принципов.

Следует подчеркнуть, что проблема классификации ассоциаций существует столько же, сколько и сама теория ассоциаций, т.к. при работе с ассоциативным материалом естественно встает проблема определенной его дифференциации.

Одна из первых классификаций ассоциаций была предпринята древнегреческими философами. Платон выделял случаи припоминания по смежности и по сходству, а Аристотель - по сходству, по противоположности и по смежности.

Один из предшественников ассоционизма Т. Гоббс считал (Гоббс 1936), что все ассоциации могут быть сводимы в один класс по их смежности. Эту же точку зрения разделяли и Дж. Локк (Локк 1898), Д. Гартли (Гартли 1749) и Дж. Милль (Mill 1878). Д. Юм выделял три типа переходов от одной идеи к другой: переходы по сходству, по смежности в пространстве или во времени, по связи причины и действия (Юм 1906).

Основоположник ассоциативного метода Ф. Гальтон разделял все стимулы и реакции на три группы: слова, вызывающие сенсорные представления, слова, выражающие эмоциональные переживания, и абстрактная лексика (Galton 1880). Одна из наиболее интересных “ранних” логических классификаций принадлежит ученику В. Вундта М. Траутшольдту (Trautscholdt 1883). Ученый подразделял все ассоциации на внешние и внутренние. При этом он полагал, что «связь представлений, образующая внешнюю ассоциацию, возникает только потому, что предметы этих представлений один или несколько раз воспринимаются нами или в один и тот же момент времени или в непосредственно следующие друг за другом моменты. Связь представлений, образующая внутреннюю ассоциацию, возникает в силу того, что предметы этих представлений имеют что-то общее, чем-то родственны друг другу» (цит. по Шевареву 1959, с.с.31-32). Внешние ассоциации М. Траутшольдт разделял на ассоциации одновременных представлений (целое – часть, часть – целое, одна часть целого – другая часть целого: женщина – грудь, нога – рука) и ассоциации последовательных представлении (слово + слово - составное слово; слово + приставка или суффикс - другое слово; слово + другое слово/слова - предложение, словосочетание: бродить - разброд, знать - знать, какие уроки). Внутренние ассоциации делятся на ассоциации, члены которых состоят в отношении вида к роду: (липа - дерево), ассоциации, члены которых состоят в отношении соподчинения: (береза- тополь) и ассоциации, члены которых состоят в отношении причины и следствия, цели и средства: (говорить – жуть). На наш взгляд, М. Траутшольдтом была разработана классификация, основанная на определенных логических правилах, однако, уже в дальнейшем и сам В. Вундт и М. Траутшольдт признавали её неполноту и неоднозначность выделения классификационных оснований. Анализируя данную классификацию, П.А. Шеварев замечает, например, что “перед автором этой классификации стоял вопрос: в каких отношениях друг к другу могут стоять предметы первого и второго члена одной и той же ассоциации. Классификация дает ответ на этот вопрос, но ни на какой другой она не отвечает и ответить не может. …Эта классификация является не классификацией ассоциаций как фактов физиологии высшей нервной деятельности и психологии, а классификацией отношений между различными объектами действительности. Иначе говоря, эту классификацию можно отнести к сфере логики, а не психологии” (Шеварев 1959, с. 32).

Другой ученик Вундта Х. Мюнстерберг классифицировал полученные в своих экспериментах ассоциации по частям речи - прилагательные, глаголы и существительные. Внутри этих групп он проводил ещё одну классификацию, например, существительные распределялись по следующим отношениям:

• субординации и суперординации;
• координации;
• причина – следствие;
• часть – целое (целое – часть).

Как видно по приведенной классификации, она также основана на неких логических правилах с применением определенного лингвистического принципа (отнесение к части речи). Используя данную классификацию, Мюнстерберг пытался разработать методику для определения индивидуальных особенностей личности и выделял соответственно три типа психики, достаточно значимых, по его мнению, для психологии индивидуальных различий (Мюнстерберг 1892, цит. по Тойм 1978, с.109).

Более интересной и “лингвистичной”, на наш взгляд, является классификация Б. Бурдона, которая в некоторой степени устраняет недостатки классификации М. Траутшольдта. Бурдон выделил три группы ассоциаций:

• ассоциации по значению,
• фонетические ассоциации,
• грамматические ассоциации.

К ассоциациям по значению относятся ассоциации, которые “осуществляют” переход

• от сознавания одного свойства предмета к сознаванию другого свойства этого или другого предмета;
• от сознавания свойства предмета к сознаванию этого же предмета;
• от сознавания предмета к сознаванию свойства этого предмета;
• от сознавания одного предмета к сознаванию другого предмета;
• от сознавания части к сознаванию целого;
• от сознавания целого к сознаванию части;
•  от сознавания действия к сознаванию другого действия.

Среди фонетических ассоциаций Б. Бурдон выделяет такие группы:

• ассоциации по фонетическому сходству (например, переход от одного слова к другому, рифмующемуся с первым);
• ассоциации по смежности (между частями одного слова).

К грамматическим ассоциациям по Бурдону относятся:

• ассоциации по сходству (глагол — глагол, прилагательное — прилагательное и т. п.);
• ассоциации по смежности (существительное — прилагательное, глагол — дополнение к нему и т. п.).

К грамматическим ассоциациям относятся и все случаи, когда значения слов не играют существенной роли и членами ассоциаций являются лишь слова как звуковые комплексы (Bourdon 1893).

Как видно из приведенной классификации, её принципы совпадают с классификацией М. Траутшольдта. Так, ассоциации по значению соответствуют внутренним ассоциациям по Траутшольдту, фонетические ассоциации и грамматические ассоциации есть не что иное, как внешние ассоциации. Следует заметить, что Б. Бурдон устранил некоторые существенные дефекты, присущие классификации Траутшольдта: например, ассоциации, получающие свое выражение в переходах от сознавания части к сознаванию целого и от сознавания целого к сознаванию части, Б. Бурдон атрибутирует как “ассоциации по значению”, а М. Траутшолдьт относит такие ассоциации к группе внешних. Однако, эта корректировка “не снимает” всей противоречивости классификации Траутшольдта, и принципы отнесения ассоциации к определенной категории всё равно остаются неясными и, следовательно, неоднозначными.

Классификация Дж. Кэттела может быть представлена в виде следующей схемы:

(приведено по Тойм 1978, с.111).

Логические ассоциации Кэттела совпадают с внутренними ассоциациями, а объектные – с внешними ассоциациями по Траутшольдту.

В дальнейшем классификация Траутшольдта была несколько модернизирована Эмилем Крепелином (цит. по Тойм 1978, с.112). Внутренние ассоциации были подразделены им на ассоциации:

• по координации и субординации – суперординации;
• по предикативному отношению.

Внешние же ассоциации им были разделены на три группы:

• по пространственному и временному сосущестованию;
• по языковым реминисценциям;
• по звуковому сходству.

Ученик и сотрудник Э. Крепелина Г. Ашаффенбург, изучая ассоциативное поведение в необычном психофизиологическом состоянии, к этой классификации добавил ещё три группы ассоциаций: чисто вербальные, бессмысленные и опосредованные (Там же).

Представляет интерес и классификация, разработанная Т. Цигеном для изучения ассоциаций в позднем онтогенезе (Ziehen, 1898). Т. Циген подразделил все ассоциации на прыгающие (стол – круглый) и ассоциации – суждения (стол – предмет мебели). В свою очередь каждая из двух групп подразделялась на объектные и вербальные ассоциации. Объектные соответствовали внутренним и внешним ассоциациям по Крепелину и Ашаффенбургу, а вербальные совпадали с чисто вербальными и бессмысленными ассоциациями по классификации Ашаффенбурга. Затем эти две группы ассоциаций были подразделены ещё на четыре подгруппы, в которых:

• одно индивидуальное представление вызывало другое индивидуальное представление;
• индивидуальное представление вызывает общее представление;
• общее представление вызывает индивидуальное представление;
• одно общее представление вызывает другое общее представление.

Аналогичным образом проводится классификация и по параметру “единичное – сложное” (Ziehen 1898). Следует заметить, что сам Т. Циген считал свою классификацию психологической в отличие от логических классификаций, разработанных М. Траутшольдтом и его последователями.

Одна из интересных классификаций, заслуживающей отдельного рассмотрения, была использована А. Тумбом (лингвист) и К. Марбе (психолог) при проведении ассоциативных экспериментов со взрослыми испытуемыми - немцами. При её разработке ученые пытались совместить как лингвистические, так и психологические принципы, и подойти к явлению ассоциации не только как к психическому, но также и лингвистическому феномену. Они полагали, что словесные ассоциации являются связями не только между представлениями в мире предметов и явлений, но также и между элементами языка, т.е. они сформулировали задачу таким образом: “Наблюдаются ли совпадения между стимулами и ответами по содержанию и по грамматическим категориям?” (Thumb, Marbe 1901). Из их работы следует, что одним из главных принципов отнесения ассоциации к определенной категории является существование грамматической связи между стимулом и реакцией, т.е. Тумб и Марбе выделили два класса ассоциаций:

• стимул и реакция принадлежат к одному классу (одной части речи);
• стимул и реакция принадлежат к двум разным классам (к разным частям речи).

На наш взгляд, эти два класса служат прообразами синтагматических и парадигматических реакций во всех последующих классификациях.

Последующие психологические классификации были предложены многими известными психологами, работающими с методом свободных ассоциаций, в т.ч. К. Юнгом, Г. Вудроу и Ф. Ловеллом и другими. В них уже проводится более подробная классификация с выделением довольно большого количества классификационных групп, т.е. классификации становятся более дробными. У Г. Вудроу и Ф. Ловелла 21 классификационная группа (Woodrow, Lowell, 1916). При детальном анализе классификационных групп становится понятным, что рассматриваемая классификация основана на классификации Б. Бурдона с более дробным делением грамматических ассоциаций.

В работе К. Юнга и Ф. Рилкина “Ассоциации нормальных субъектов” (Jung, Rilkin 1919) в классификационные основания вводится параметр оценки, призванный учитывать цели и задачи исследования – изучение психодинамики личности.

Заслуживает отдельного внимания и работы Р. Вудвортса, в которых разбираются трудности, с которыми сталкивается экспериментатор при анализе ассоциаций (Woodworth 1938). Вудвортс считает, что в английском языке совпадение форм глаголов, прилагательных и существительных сильно увеличивает неопределенность отнесения реакций к тому или другому классу, например, к координации или суперординации. Иными словами, классификационные принципы, предложенные Б. Бурдоном, во многих случаях не являются однозначными. Поэтому Р. Вудвортс предложил следующую классификацию:

• дефиниции, включая синонимы и суперординантные реакции;
• завершения или предикация;
• координированные реакции, включая контрасты;
• оценочные и личные ассоциации.

Как видно по данной классификации, реальные ассоциации (объективные) противопоставляются индивидуальным (эмоциональным) реакциям, при этом формально-грамматический принцип выделения реакций отсутствует, нет в этой классификации и реакций по созвучию, которые позже будут введены Вудвортсом (Woodworth, Shlosberg 1954). Основное внимание в этой классификации уделяется значению связи между стимулом и реакцией, т.е. делается попытка объяснить содержание психологической связи между стимулом и реакцией. Определенный интерес представляет группа личных реакций, под которые можно отнести, все реакции, не попавшие в три первые класса.

Далее все последующие классификации (в основном в работах зарубежных психологов) в 30-40-50-е годы стремились, по образному выражению А.А. Залевской, “к отказу от глубоко содержательного анализа характера связи между исходным словом и ассоциатом” (Залевская 1978, с.28). По всей видимости, здесь определенную роль сыграл “один из ведущих принципов блумфилдианской лингвистики – исключить из сферы научного описания всё, что не поддается строгим и однозначным формулировкам” (Там же). И только в средине 60-х годов стали появляться классификации, основанные на семантических принципах. В классификационные принципы стали вводиться параметры “эмоциональность (аффективная окраска ассоциатов)”, “семантический дифференциал”, “принадлежность к некоторому грамматическому классу”, “моно/полисемантичность”, “конкретность/абстрактность” и прочее. По мнению А.А. Залевской, все эти параметры можно рассматривать как зависимые переменные, а в качестве основных классификационных оснований выступали законы группировки ассоциаций по смежности, контрасту и сходству.

Однако в это время возникает и второе направление изучения свободных вербальных ассоциации, рассматривающее связь между стимулом и реакцией как отражение некоторых глубинных моделей отношений, т.е. как результат функционирования некоторой внутренней структуры (например, работы Диза). В 70 годы появляется и представление об ассоциативной паре как акте предикации, т.е. свернутом высказывании, которое можно развернуть в соответствии с закономерностями ассоциативного процесса. В отечественной психолингвистике в дальнейшем это направление получило развитие в работах И.Г. Овчинниковой, Ю.Н. Караулова и др. (Овчинникова 1994, Караулов 1996, 1999б).

В отечественной психологии в описываемый период времени, на наш взгляд, заслуживают отдельного внимания два классификационных подхода. Один из них был предложен в работах П.А. Шеварева, изучавшего роль ассоциаций в процессах мышления (Шеварев 1959, 1966), а второй - в работе Ю.А. Самарина, где умственная деятельность школьника рассматривается с точки зрения формирования постоянно усложняющихся систем ассоциативных связей (Самарин 1962).

В концепции П.А. Шеварева отрицается традиционно выделяемая группа ассоциаций по сходству и поднимается вопрос о возможности сведения классических типов ассоциаций к одному типу – ассоциациям по смежности.

Шеваревым предлагается две классификации ассоциаций по смежности, при этом собственно под ассоциацией рассматривается связь двух психических процессов, при которой процесс А у определенного человека на данном отрезке времени влечет за собой процесс Б. Связь между процессами А и Б возникает в предшествующем опыте человека, поэтому естественно, что определенную ассоциацию как физиологическое образование в коре полушарий мозга в виде временной нервной связи наблюдать невозможно. Нашему непосредственному наблюдению могут поддаваться либо процессы, либо факты, из которых впоследствии происходит актуализация этой ассоциации. П.А. Шеварев полагает также, что процесс мысленного объединения сознаваемых предметов в одно целое, даже повторенный многократно, не может считаться ассоциацией. Ассоциация – это именно связь процессов осознавания этих предметов. При этом первым членом той или иной ассоциации может быть любой психический процесс или совокупность психических процессов, вторым членом этой пары также может быть любой психический процесс, за исключением ощущения, т.к. специфика ощущения состоит в том, что оно вызывается действующим на человека в данный момент раздражителем. При зарождении и актуализации определенной ассоциации важную роль имеет не только осознавание отдельного предмета, но и сознавание задания. В классической ассоциативной психологии вопрос о том, существует ли ассоциации, в которых ни первый, ни второй члены ассоциативной пары не входят в осознавание задания, вообще не формулировался. Это считалось как бы априори. Однако, П.А. Шеварев, утверждает, что не сознавание задания – это лишь один из видов ассоциаций, называемый им g  -  ассоциациями. Этот вид ассоциации проявляется как правило при необычных психофизиологических состояниях: стрессе, усталости, болезни и т.д. Все остальные виды ассоциаций входят в целенаправленные умственные процессы, являясь их важными составляющими. И здесь П.А. Шеварев выделяет три группы ассоциаций:

• - ассоциации, в первый член которых входит сознавание определенного предмета и сознавание задания, а второй член представляет собой некоторое действие (например: назвать число, следующее за названным, и т.д.);
•  - ассоциации, где первый член – сознавание основного задания и особенностей, присущих данным, а второй член – сознавание производного задания, как одного из этапов выполнения основного задания (например, сложение дробей с помощью их приведения к одному общему знаменателю);
• - ассоциации, в которых первый член включает сознавание некоторых особенностей, присущих данным, но нет сознавания задания, а второй – сознавание некоторого производного задания при отсутствии уверенности в его целесообразности (например, при попытке впервые решить).

В рассматриваемой классификации П.А. Шеварева, по мнению ряда исследователей, крайне важным является момент сознавания/не осознавания задания. Это является особо интересным при изучении стратегий ассоциативного поведения в онтогенезе или при необычных физиологических состояниях испытуемых. В последствии эта идея Шеварева получила развитие при построении классификационных моделей в работах А.А. Залевской, Н.А. Гасицы, Н.И. Бересневой и др. (Залевская 1978, Гасица 1990, Береснева 1997).

П.А. Шеварев предложил и вторую классификацию ассоциаций по смежности с введением параметра “константности/вариативности” первого и второго членов ассоциации.

В этой классификации выделяются такие группы ассоциаций:

• константные, где актуализируется определенная константная ассоциация, члены которой по своим релевантным особенностям остаются одинаковыми (например, восприятие сигнала - действие, соотношение звуковых и графических образов слов);
• семивариативные, где один из членов изменяющийся, а другой -постоянный;
• абстрактно-вариативные, в которых оба члена варьируют, но содержание того и другого члена во всех случаях, когда эта ассоциация актуализируется, остается постоянным; в состав первого члена входит абстрагирование, в состав второго - конкретизация;
• конкретно-вариативные, где содержание обоих членов варьируется, причем варианты содержания второго члена определяются вариантами содержания первого (Шеварев 1966, с. 416 –429).

Семивариативные, абстрактно-вариативные и конкретно-вариативные затем объединяются П.А. Шеваревым в группу вариативных (обобщенных) ассоциаций, которая противопоставляется группе константных ассоциаций.

В данной классификации крайне полезным является то, что в ней учитываются релевантные и иррелевантные характеристики ассоциаций. При этом содержание ассоциативной реакции может быть выражено разными вариантами (слово, словосочетание, предложение), однако сущность реакции остается неизменной. С этой же точки зрения можно сказать, что отсутствие согласования в роде или числе, пропуски служебных слов в реакциях, не являются препятствием реализации семантической связи между стимулом и реакцией.

Анализирую классификацию П.А. Шеварева, А.А. Залевская обращает внимание на несколько моментов: во-первых, указанная П.А Шеваревым сложность первого члена ассоциации. В состав первого члена ассоциации в ходе свободного ассоциативного эксперимента уже входит выбор некоторой стратегии поиска предполагаемой реакции. Тщательный анализ всех возможных стратегий ассоциативного “реагирования” может помочь описать организацию внутреннего лексикона человека. (Эта же идея – изучение стратегии ассоциативного поведения испытуемых – была использована в 1928 году А.Р. Лурия в его классификации при изучении детских вербальных реакций (Лурия 1928)). Во-вторых, введение П.А. Шеваревым в классификационное основание параметра “константности/вариативности” является исключительно важным для понимания характера связей между элементами лексического компонента речевой способности человека. В-третьих, особо важным представляется мысль П.А. Шеварева о случаях актуализации константных ассоциаций, являющихся суждениями, где субъект и/или предикат которых может быть выражен с помощью группы слов. При этом словесные формулировки первого и второго членов ассоциации могут быть различны, однако эти варианты формулировок могут относиться к числу нерелевантных особенностей тех процессов, которые входят в состав ассоциаций. Из этого положения, по мнению А.А. Залевской, следует два вывода:

Вывод 1 – необходимо сопоставлять модели связей между компонентами ассоциативной пары слов;

Вывод 2 – необходимо различать релевантные и нерелевантные характеристики изучаемых реакций (Залевская 1978, с.с. 30-32).

Идея П.А. Шеварева о сводимости всех ассоциаций к ассоциациям по смежности нашла свое отражение и в работе Э.Т. Головань и А.Н. Лук “О сводимости ассоциаций” (Головань, Лук 1968). Авторы исследования доказывают, что в принципе можно выделить последовательность элементарных (логических) операций, “применив которые к любой ассоциации по сходству или контрасту можно превратить в ассоциацию по смежности, исходя из основных положений нейрофизиологии” (Головань, Лук 1968, с.21). Авторы исследования считают, что в основе ассоциации по смежности лежит условный рефлекс, а как известно, при формировании условного рефлекса эффект может вызвать не только условный раздражитель, но и раздражители близкие к условному, сходные с ним и обуславливаемые иррадиацией возбуждения. Поэтому временное замыкание и иррадиация составляют физиологическую основу взаимосвязи ассоциаций по смежности и ассоциаций по сходству. А ассоциации по контрасту всегда могут быть сводимы к ассоциациям по смежности через ряд обобщенных переходов, которые представляют собой ассоциации по сходству.

Попытка установить иерархию ассоциаций и создать их классификации была предпринята в работе И.А. Самарина “Очерки психологии ума”, в которой умственная деятельность школьника анализируется с позиции формирования все усложняющихся систем ассоциативных связей (Самарин 1962). Понимая под ассоциацией связь стимула и реакции, автор в основу своей классификации ставит принцип постепенного расширения содержания ассоциаций - от узкого знакомства с каким-либо признаком предмета, явления до широких связей с разными областями действительности. Ассоциации, по его мнению, формируются в действиях, не только материальных, но и умственных. Тогда процесс обучения можно свести к обобщению и систематизации ассоциаций. Явления, с которыми школьник сталкивается в учебном процессе, могут быть представлены и закреплены в определенных связях. Возникающие при этом ассоциации объединяются в сложные перекрещивающиеся цепи, актуализация которых и есть, по мнению Ю.А. Самарина, собственно мыслительный процесс. А классификация ассоциаций по Самарину представляет собой иерархическую систему, состоящую из 4 уровней:

1. уровень – это локальные ассоциации. Они являются простейшим элементом, началом всякого знания, а, следовательно, и организованного поведения ребенка. Они образуются у человека первыми и разрушаются последними. На первых этапах развития ребенка они самым непосредственным образом связаны и с чувством, и с действием ребенка. Локальная ассоциация – это относительно изолированная связь, ещё не вошедшая в систему связей. Возможность образования локальных ассоциаций уменьшается по мере пополнения знаний человека в той или иной области, т.к. каждое новое знание сразу же включается в уже образованную систему знаний.
2. уровень – это частносистемные ассоциации, ограниченные частным знанием о каком-либо отдельном предмете или явлении. Эти ассоциации циркулируют как бы в замкнутой системе. На этом уровне все предметы и явления отражаются во взаимосвязи их сторон и свойств. Эти ассоциации – необходимый этап формирования знаний с их организацией и упорядочиванием, а также с последующим преобразованием в более сложные ассоциативные системы.
3. уровень – внутрисистемные ассоциации, позволяющие объединить в единую систему по некоторому признаку основное содержание какой-либо деятельности человека или какой-либо одной научной дисциплины.
4. уровень – межсистемные ассоциации, которые охватывают различные системы знаний, умений и навыков, своего рода обобщения разных по содержанию знаний или дифференциация явлений и предметов действительности. Все эти процессы в совокупности составляют основу человеческого мировоззрения.

Классификация ассоциаций, предложенная Ю.А. Самариным, интересна ещё и тем, что в ней не только создается иерархия ассоциативных связей, но и исследован процесс развития этих связей по мере взросления ребенка, т.е. по ней возможно проследить всю динамику их развития.

Говоря о психологических классификациях, нельзя не упомянуть и о работе К.К. Григоряна (Григорян 1972). Классификации основывается на материале не свободного ассоциативного эксперимента, а цепного, использовавшегося для изучения операциональной структуры образного мышления. Полученные последовательности реакций применялись для выявления интеллектуальных операций, которые могли привести от стимула к ассоциации. На определенном этапе автору нужно было исключить ряд ассоциаций из анализа, исходя из некоторых критериев. Так, были элиминированы реакции по созвучию (арифметика – косметика), грамматические изменения одного и того слова (бежать – убежать), синонимы (стрелять - открыть огонь), реакции, находящиеся в понятийной связи со стимулом (делимость – качество), случаи вербализации привычных словосочетаний (скорость - черепашья) и непонятные связи (делимость - чайник).

Автор пришел к заключению, что ассоциирование представляет собой сложный процесс, на первом шаге которого имеет место восстановление огромной системы связей, отображающих ситуации, эмоциональные состояния, представления ощущений, комплексы образов предметов, действий, понятий и слов, которые встречались человеку в его опыте. Но до сознания “доходят” лишь отдельные обрывки такой "разбуженной" системы (Григорян 1972, с.192). В качестве второго шага внутренней переработки информации человеком ученый рассматривает процесс восстановления системы, процесс вычленения из нее отдельных элементов по признаку преобладающей связи.

Отдельные элементы системы объективируются в сознании на шаге разложения и в соответствии с объективными отношениями, репрезентированными в его прошлом опыте. К ним относятся:

• ассоциации по противоположности (черное – белое),
• идентифицирующие ассоциации (красиво – мило),
• функциональные ассоциации (лопата – копать),
• ассоциации подчинения (яблоко - фрукт),
• ассоциации по смежности (улица – автомобиль),
• атрибутивные ассоциации (море – Адриатическое).

К.К. Григорян также разграничивает связь чисто внешнюю и связь внутреннюю. К числу внешних связей относятся смежность ситуативная, при которой называемые исходным словом и реакцией предметы могут вместе встретиться только в определенной ситуации, за пределами которой их смежность далеко не обязательна. Сюда же относится и смежность в опыте, как в пространстве, так и во времени (Григорян 1972, с.с. 197-198). Внутренние - семантические - связи передают отношения, заложенные в содержании самих слов-стимулов. Здесь, прежде всего, учитываются связи по признаку, отражающие качественные отношения, существующие между объектами и явлениями окружающего мира. Среди признаковых связей выделяются:

• связь по сенсорному признаку (белый – прозрачный, невидимый, ослепительный);
• связь по эмоциональному признаку (мрачный - ночь, тип, Иван);
• связь по структурному признаку (равнобедренный – стол, комната);
• связь по логическому признаку (скорость - космический век, Эйнштейн, скорость света);
• связь по функциональному признаку (пахать - пчела, работник, крестьянин).

Что касается связи по сходству, то она, по мнению автора, практически не отличается от связи по признаку. Так, в цепи ассоциаций “прямоугольник – круг, квадрат, ромб, трапеция” принадлежность к групповому понятию “геометрические тела” выступает в качестве ненаблюдаемого среднего звена ассоциативного процесса.

Мы видим, что данная классификация представляет собой двухступенчатую структуру, состоящую как бы из элиминированных и рассматриваемых ассоциаций. В основе второй ступени классификации лежит весьма интересная мысль о связи реакций по признаку и за каждой ассоциативной парой слов Григорян видит целостную систему связей, сформировавшуюся через предшествующий опыт человека. Учитывая конечную цель исследования – выявление операциональной структуры образного мышления, автор игнорирует, к сожалению, связи, вызванные речевым опытом информанта, хотя они и достаточно актуальны для “пробуждения” системы, потому что во время “восстановления” воссоздается не отдельная связь, а именно система связей, в которой отражается все многообразие путей и способов переработки индивидом информации об окружающем его мире.

Однако одна из самых интересных классификаций в отечественной психологии появилась гораздо раньше описанных выше классификаций, в конце 20-х годов прошлого столетия. Она была разработана А.Р. Лурия для изучения вербального детского поведения (Лурия 1928, 1930). Следует заметить, что на принципах, заложенных в эту классификацию, был создан ряд успешных классификаций уже в 90-е годы как для изучения онтогенетического материала, так и при изучении материалов свободных ассоциативных экспериментов, полученных от взрослых испытуемых, обзор которых мы представим далее. Основная особенность этой классификации - в её основу положен анализ изучения всей ассоциативной связки: стимула – реакции – связи между ними. Особое внимание в этой классификации отведено ассоциативному поведению испытуемого или стратегии выбора им реакции, т.е. предпринимается попытка восстановления хода ассоциативного процесса. На наш взгляд, именно А.Р. Лурия понял необходимость анализа не просто совокупности всех ответов на некоторый стимул (ряд исследователей (Гасица 1990, с.82) называют это анализом по вертикали), а изучение ассоциативного поведения испытуемого по первичной анкете, т.е. исследование всей совокупности реакций испытуемого на некоторое число стимулов (анализ по горизонтали). Такой анализ помогает учитывать степень адекватности выполнения задания, характер мыслительной работы, выполняемой ребенком в ходе эксперимента, т.е. определяется как бы то количество шагов, которое ребенок делает от стимула к реакции, и их качественное наполнение (Лурия 1928, с.с.26-36).

Первый тип реакций – это неадекватные реакции, когда семантическая связь между стимулом и реакцией отсутствует. Сюда относятся три группы реакций:

• Первая группа реакций – их отсутствие (молчание, реагирование междометиями “а?”, “что”, ответ “не знаю”);
• Экстрасигнальные реакции, представляющие собой своеобразную форму неисполнения инструкции. Именно эта группа реакций более всего отражает неустойчивый характер детской психики. К этой группе принадлежат следующие типы реакций:
  1. реакции на стимулы, исходящие из окружающей среды (перечень предметов, попадающихся на глаза, воспроизведение внешних эмоционально окрашенных событий, воспоминаний “лес – сейчас обед будет”, “мотор – умер Ленин”);
  2. реакции по поводу проведения собственно ассоциативного эксперимента “надоело говорить”, “а скоро кончите?”, в которых отражается недостаточная концентрация испытуемого на собственно условиях проведения самого эксперимента;
  3. реакции вследствие продолжающегося влияния прежнего стимула (персеверации от раздражителя) или собственных предыдущих реакций (персеверации от реакции). Последние иногда могут составлять самостоятельный цепной ряд;
  4. стереотипные реакции (реагирование постоянно, много раз одним и тем же словом на любые раздражители), представляющие собой легкий способ приспособления к условиям опыта. По мнению А.Р. Лурия, в этих реакциях отражается недостаточная пластичность психики, неспособность тормозить возникшие ранее процессы;
  5. экстрасигнальные реакции с невыясненным происхождением;
• звуковые реакции, показывающие, что ребенок воспринимает слово только со стороны звучания, но не значения:
  1. эхолалии (повторы), когда наблюдается некая концентрация на раздражителе, но психическая активность сведена к минимуму;
  2. реакции по созвучию (простая звуковая связь “дом – гром”, начальная аллитерация “ложь – лошадь”, неполные аллитерации, ассонансы в случаях, когда стимул или малознаком, или непонятен “молот – золото”, различные словообразовательные реакции).

Второй тип реакций – это реакции адекватные, т.е. когда между стимулом и реакцией существует семантическая связь. К этому типу относятся такие группы реакций:

• предикативные реакции, в которых испытуемый доканчивает целую единую структуру:
  собственно предикативные реакции (“дом – стоит”, “свеча – горит”, “яблоко – хочу”);
• реакции – определения (существительное – прилагательное “девочка – большая”);
• реакции – дополнения (“угол – дома”, “красный – знамя”, “учиться – читать”).

При этом А.Р. Лурия полагает, что предикативные реакции могут подразделяться как на объективно-описательные (описание действия или признака предмета) и субъективно-оценочного типа (кровать – спать хочу, обед – есть надо), хотя, по мнению А.Р. Лурия, такое разделение провести довольно сложно.

Оставшиеся реакции А.Р. Лурия называет собственно ассоциативными, где четко прослеживается смысловая связь между стимулом и вызванным им представлением. Сюда относятся:

• реакции по привычной связи:
  1. речево-двигательные реакции, воспроизводящие привычные сочетания (поговорки, пословицы, названия: “буря – мглою”, “власть – Советов”);
  2. синонимы и контрасты, имеющие ясно-привычный характер (“хороший – плохой”, “черный – белый”, “луна – месяц”);
  3. привычная смежность и координация. Сюда могут быть отнесены реакции, которые воспроизводят непосредственные явления сосуществования и смежность предметов, наблюдаемые ребенком в окружающем мире, а также реакции, воспроизводящие близко лежащие смежные предметы (“дом – сад”, “стол – стул”). При выделении этой группы реакций, по мнению Лурия, важен психологический момент привычности сочетаний. Сюда же Лурия относит и такие привычные координации как “отец – мать”, “муж – жена” и т.д.;
• Сложные соотносительные реакции, где испытуемый идет по пути наибольшего сопротивления. Лурия считает этот тип реагирования самым сложным. К этому типу им причисляются такие группы реакций:
  1. по функциональной и причинной связи (“ружье – выстрел”, “свет – солнце”, “дождь – туча”);
  2. по координации, обозначающие принадлежность к классу (“паровоз – автомобиль”, “рожь – пшеница”);
  3. дифференцирующие (род-вид): “дерево – береза”;
  4. интегрирующие (вид – род): “тарелка – посуда”;
  5. абстрактного типа, выходящие за пределы конкретных отношений (“мать – любовь”, “человек – честность”).

Как видно, по приведенной классификации, во-первых, прослеживается её четкая иерархическая организация. Во-вторых, Лурия вводит крайне полезное разграничение на реакции, семантические связанные и несвязанные со стимулом, приводя интереснейшую рубрикации реакций ребенка, опосредованную его поведением в ассоциативном эксперименте. Эта классификация охватывает главнейшие формы приспособления испытуемого к раздражителю, начиная от отказов от реагирования вообще, которые обуславливаются недостаточным развитием нервно-психического аппарата, и оканчивая сложными формами приспособления к опыту. Классификация Лурия, на наш взгляд, как бы призвана показать развитие нервно-психического аппарата ребенка, от недоступности реагирования вообще до реагирования сложными предикативными реакциями, являющимися результатом взаимодействия как нервно-психической организации детского мозга, так и внешним воздействием. В-третьих, данная классификация является относительно исчерпывающей, и каждая реакция подпадает под определенный класс. Единственно, что остается в некоторых случаях спорным, это принадлежность ассоциации к одному определенному классу, т.к. одна и та же реакция может быть обусловлена различными стратегиями реагирования. Например, ассоциативная пара “стол – стул” относимая А.Р. Лурия к привычным ассоциациям по смежности и контрасту, может быть отнесена и к функциональным реакциям. Мы полагаем, что разбивка А.Р. Лурия реакций по семантическому признаку всё же нуждается в дальнейшей доработке. Поэтому исследователи, создающие классификации уже в настоящее время, попытались уменьшить “противоречивость” классификационных критериев Лурия. Так, Н.А. Гасица, исследуя реакции детей 4-8 лет, предлагает следующую модернизацию классификации А.Р. Лурия (Гасица 1990, с.с.109-132). Первые четыре типа реакций в точности совпадают с группами, выделенными А.Р. Лурия:

• отказы в разных формах, начиная от молчания в ответ на стимул до подтверждения того, что слово-стимул не знакомо ребенку (“результат – Результат? Вот это да! Не знаю такого!”;
• реакции, не связанные со стимулом и вызванные различными причинами (называние предметов, находящихся в поле зрения ребенка “любит – у моей мамы такая же ручка”, реагирования по поводу самого опыта “говорит – я больше не придумала”) (в классификации Лурия такой тип реагирования называется экстрасигнальным);
• реакции – персеверации, где семантическая связь со стимулом отсутствует и реакция связана с предыдущей реакцией ребенка (“друг – Буратино”, “война – Чиполлино”) (А.Р. Лурия называет такие реакции “персеверации от реакций”). Н.А. Гасица указывает, что часто такие персеверации могут выстраиваться в цепной ряд. Иногда может присутствовать и семантическая связь между стимулом и реакцией, но она обуславливается предшествующими ответами ребенка, либо одним из стимулов. Сюда же относятся и постоянные реагирования одним и тем же стимулом. По мнению Лурия, выбор данной стратегии реагирования – наиболее легкое приспособление испытуемого к условиям опыта. Иногда характер персеверации очень сложный и может оказывать существенное влияние на результат эксперимента.
• реакции, в которых происходит реагирование прежде всего на форму стимула (повторы стимула, реакции по созвучию (различные виды аллитераций и рифмовок), словообразовательные реакции (добавление приставки не, изменения числа и прочее)) (у Лурия данный класс реакций называется звуковыми).

Следующая большая группа реакций у Н.А. Гасицы семантически связана со стимулом. И здесь её классификация несколько отличается от классификации А.Р. Лурия. Впрочем, выделяется группа реакций, дополняющая слово до некоторой структуры (предикативные реакции у А.Р. Лурия) и группа реакций, в которых “связываются” два понятия (у Лурия этот тип реакций относится к сложным соотносительным и опосредованным реакциям). Помимо этого выделяются реакции-пояснения. Подробно классификация реакций, семантически связанных со стимулов у Н.А. Гасицы выглядит таким образом:

• реакции развертывания. Этот тип реагирования характерен для стимульных слов – существительных, прилагательных и глаголов. Развертывания стимула до целостной группы может происходить по нескольким направлениям (по атрибутивному типу “группа – подготовительная”, “бумага – белая”, по функциональному признаку “бумага – рисовать”, “девушка – гуляет”, по ситуационному “группа – ребята, садик, воспитательница”, “девушка – платье, друзья, фотография, картина”). Выделение ситуационных реакций – одна из самых сложных задач при классификации реакций. Эта группа реакций наиболее близка реакциям, которые в классификации А.П. Клименко атрибутируются как “тематические” (Клименко 1974). Эта группа реакций наиболее личностна и часто описывает какой-либо частный контекст или ситуацию. В силу своего разнообразия ситуационные реакции редко оказываются самыми частотными.
• реакции – пояснения, когда испытуемые пытаются каким-либо образом интерпретировать, пояснить значение стимульного слова: “океан – это большое, большое озеро”, “суббота – это выходной день”. Пояснения могут происходить на разных уровнях абстракции: ребенок может пытаться дать определение слову или пытаться объяснить значение слова через конкретную ситуацию. Сюда же автор относит и случаи реагирования синонимами (“врач – доктор, медик”, “солдат – военный, воин, боец”), и попытки объяснить значение слова через другое, более общее, более широкое по значению (реакции типа “вид – род” или “род – вид”: “кукла – игрушка”, “имя - слово”, “голос – бас, шепот”). Данный тип реагирования характерен при предъявлении стимулов -  существительных, реже – прилагательных и глаголов.
• реакции выбора при котором сопоставляется предъявляемое слово с некоторым другим, принадлежащим к тому же семантическому полю и контрастирующим со стимулом по одному семантическому признаку. При таком типе реагирования стимул и реакция принадлежат к одному уровню абстракции (“стул – стол, табуретка, кровать, шкаф, парта”, “вор – не вор, милиционер, трудолюбивый, хороший человек”). Данный тип реакций, как правило, является реакциями – противопоставлениями и близок к понятию “оппозитов” в тверской психолингвистической школе, а у А.Р. Лурия такой тип реагирования соответствует “привычным координациям”.

Основанием для выделения семантически обусловленных реакций и соотнесения их по классам послужил сходный механизм их образования (Гасица 1990, с.131). Однако если присмотреться к данной классификации повнимательнее, то также как и у классификации А.Р. Лурия, можно заменить неоднозначность выделения классификационных критериев. Например, крайне сложно разграничивать ситуационные реакции и реакции выбора. Так, ассоциативная группа “врач – больной, медсестра” может быть с успехом отнесена и к реакциям выбора как у Н.А. Гасицы, так и к ситуационным реакциям. Ассоциативная пара “гость – не гость” Н.А. Гасица относит к реакциям выбора, хотя в той же классификации её уместно отнести и к группе реакций, семантически не связанным со стимулом, т.е. группе словообразовательных реакций. Нет нужды перечислять дальше случаи смешения классификационных оснований. Нам кажется, что для устранения такой противоречивости в классификационных данных можно пойти несколько по другому пути. Можно повысить валидность выводов эксперимента не за счет видоизменения самих классификаций и введения дополнительных классификационных критериев, а путем добавления некоторых других оценочных процедур, повышающих надежность конечных результатов исследования. Например, применение метода экспертных оценок либо проведение специального опроса испытуемых после ассоциативного эксперимента, позволяющего уточнить выбор стратегии испытуемым.

Т.В. Соколова, изучая ассоциативный тезаурус ребенка 3-6 лет, также предложила классификацию, в общих чертах базирующуюся на идеях А.Р. Лурия (Соколова 1999). Она исходила из предпосылки, что механизм ассоциирования на этапе раннего (3-6 лет) онтогенеза действует во взаимосвязи двух моделей - модели до-семантического и собственно семантического ассоциирования. Модель до-семантического ассоциирования составляют реакции, которые эксплицируют языковую способность ребенка не на семантическом уровне (собственно языковом), а на психологическом - уровне сформированности высших психических функций ребенка в этом возрасте. Т.В. Соколова, основываясь на описанных идеях А.Р. Лурия, считает, что до-семантическое ассоциирование происходит в реакциях, которые не вступают со стимулом в семантическую связь, т.е. не могут образовать с ним парадигматические, синтагматические и тематические отношения. Таким образом, “досемантическое ассоциирование” по Т.В. Соколовой - это “неадекватные” реакции по А.Р. Лурия, объединенные в стратегии по ведущей речемыслительной операции. С возрастом стратегии до-семантического ассоциирования могут редуцироваться до “случайных” реакций, которые маркируются как “шум”, “помехи”, но на исследуемом этапе онтогенеза до-семантическая модель представляет картину обязательных переменных, которые “работают” в механизме ассоциирования ребенка (Соколова 1999, с.22).

Автор предлагает следующие стратегии ассоциирования: силенция (молчание, нет ответа), негация (НЕ-ассоциирование), синкреция, редупликация (повтор), прономинализация (местоименное ассоциирование), персеверация, “полевое”, ономатопейизация (звукоокказиональное ассоциирование). Самой распространенной стратегией ассоциирования, по данным Т.В. Соколовой, в этом возрасте является это добавление к стимулу приставки “не”. Т.В. Соколова считает, что формирование механизма, обеспечивающего семантическое ассоциирование, происходит через преодоление двух типов до-семантического ассоциирования - молчания и местоименного ассоциирования.

Среди семантического ассоциирования Т.В. Соколова выделяет четыре типа: синтагматический, парадигматический, тематический, невыясненного происхождения.

При этом, “синтагматические отношения представляют линейное развертывание полученного стимула, введение его в состав большей языковой единицы; данной речемыслительной операцией испытуемый использует сочетаемостные возможности стимула, реализуя собственную грамматическую (синтаксическую) компетенцию” (Соколова 1999, с.23).

Синтагматическими Т.В. Соколова считает отношения между стимулом и реакцией, если они вступают в линейную связь и образуют большую языковую единицу в грамматикализованной форме и в семантически конвенциональной форме связи. Например, к грамматикализованному типу синтагматических отношений Т.В. Соколова относит следующие пары: “гулять - на улице, по улице, у дома, пойду, с мальчиками, с девочками, долго, на велике”, “рисовать - цветы, солнышко, карандашом, девочку”. Автор подчеркивает, что она сознательно выделяет грамматикализацию как показатель синтагматических отношений, ибо это положение различные исследователи трактуют по-разному. Исходная посылка, на которой базируется этот классификационный принцип: “Синтагматическими считаются отношения, если они представляют собой именно отношения, а не некоторую способность, всегда характеризуются моментом реального взаимодействия” (Соколова 1999, с.24). При этом неграмматикализованные формы связи синтагматическими не считаются и маркируются как “тематические”: “плохой - кошка, лестница”; “петь - воспитатель, ребята”. Автор выделяет также и семантически конвенциональный тип синтагматических отношений, считая под ним такой способ связи стимула и реакции, когда синтагматические отношения не эксплицируются, ибо связь между стимулом и реакцией не является лексико-семантической: “сильный - человек, дядя, папа, волк”.

В свою очередь, парадигматические отношения “отражают онтологическое, сущностное отнесение ребенком полученного стимула в формирующуюся у него систему знаний и точное отображение в выдаваемой реакции этой системы как конвенциональной” (Соколова 1999, с.24). По мнению Т.В. Соколовой, данная речемыслительная операция показывает сформированность у ребенка понятийного уровня обобщения: “зверь - животное, человек”, “быстро - медленно, скоро, тихо, легко, долго”.

Следующая группа реакций в классификации Т.В. Соколовой атрибутирует тематические отношения, которые эксплицируют возможный образ фрагмента действительности. Здесь уже стимул и реакция выступают актантами ситуации. Эти отношения могут характеризоваться “семантически неявными, грамматически аморфными связями, которые воспроизводятся и маркируются волей исследователя” (Соколова 1999, с. 24), при этом в речемыслительной операции эксплицируется амплитуда семантической системы реципиента; образный строй мышления. К тематическому классу ассоциаций относятся неграмматикализованные формы слов, т.е. все реакции, которые потенциально могут образовать грамматическую связь со стимулом, однако реакция в данной форме этой связи не образует: “рисовать - палочка; рука; ручка”, “плохой – мама, девочка”. Следует также заметить, что если реакция представляет начальную форму слова, которая может вступать со стимулом в линейную связь, то её Т.В. Соколова считает синтагматической: “рисовать – стол, стул, танк”. Однако “рисовать – ягода” при этом есть тематический тип связи, т.к. “ребенком эксплицируется не организованная по законам языка единица синтагма, а образ, в котором субъективно значимый для ребенка компонент вычленяется, но не оформляется” (Соколова 1999, с.25).

И последний тип – это реакции невыясненного происхождения, когда тип семантических отношений между стимулом и реакцией определить не предоставляется возможным “зверь – бантик, вазочка, резинка, свечка”, “игрушка – медуза, тихо”, “сильный – нос, ящик, стрекоза, узоры”, “мяч – болото, волк, матрац, солдат” и прочее.

В этом же ключе, учитывающем стратегию ассоциативного поведения реципиентам, базируются и “взрослые” классификации, например, многие классификации тверской психолингвистической школы основаны на этом принципе.

Так, в основу классификации реакций, полученных на стимулы – новообразования, положена идея об идентификационных стратегиях испытуемых, которые обобщенно отражают пути конкретной реализации стратегий восприятия человеком значения нового слова (Тогоева 1988, 1989). Собственно классификация состоит из ряда идентификационных моделей:

• опознание словообразовательной модели стимула через реализацию последней в ассоциативную реакцию (технолюб – однолюб, жизнелюб, книголюб);
• объяснение производного словообразования через мотивирующее слово (водорослеводство – морские водоросли, водоросли в море, ходьбун – ходьба, ходить, ходоки);
• дефиниция значения новообразования в качестве ассоциативной реакции, которая может включать мотивирующее слово или его синоним (фитопрепарат – растительный препарат, кроссвордист – отгадывает кроссворд);
• опознание значения инновации через реакцию, называющую объект обозначаемого (подразумевающего) стимулом действия (хроматика – костыль, цифры, книга, среднеархат – феодал, учитель, священник);
• объяснение значения новообразования через атрибутивную характеристику (геостратегия – четкая, сложная, соглашательская, грузиньяк – южный, толстый, неизвестный);
• категоризация, т.е. “подведение предъявленного слова под категории разной степени обобщенности”. Категоризация может осуществляться различными путями - от наиболее высокой степени обобщения – названия области действительности, к которой может принадлежать инновация (психокинез – болезнь, состояние, процесс в психологии, больница, психологическая наука), до усиления двойной категоризации по линии знаний о мире и по линии языковых знаний (брошенка – выброшенная вещь, заброшенная вещь, украшение, бижутерия, кошка, кошечка, женщина, девочка, человек, ребенок);
• отказ от реакции (Тогоева 1988, с.50).

Интересна и классификация ассоциаций, используемая в работах Н.В. Соловьевой при изучении психологической структуры значений глаголов и базирующаяся на идеи глубинных падежей Ч. Филлмора (Соловьева 1988, 1989). Н.В. Соловьева при классификации реакций также учитывала и часть речи, к которой относится реакция. Реакции – глаголы распределялись по группам в зависимости от типа семантических отношений, возникающих между глаголом – стимулом и глаголом – реакцией: гиперонимы, гипонимы, синонимы, антонимы и прочее. Реакции – признаки группировались по выделенным Ч. Филлмором глубинным падежам, атрибутирующим следующие отношения: определения субъекта действия (агента “восстановить – мастер, люди”), определения адресата действия (реципиента “восстановить – человека”, инструмента “восстановить – руками”, объекта “восстановить – здание”, причины “восстановить – разруха”, цели “восстановить – ремонт, место”, времени “сделать – всегда, вовремя”). Оставшиеся реакции, не подпадающие ни в одну из групп, распределялись ещё по двум группам: оценочные, эмоционально окрашенные признаки (обманывать – плохо, стыдно), и качественные характеристики действия (разрушить – полностью, совсем) (Соловьева 1988, с.с.60-61). Такая классификация позволила, по словам автора, проследить рельефность некоторых семантических категорий в психологической структуре значения глаголов, а также рельефность отдельных элементов ситуации, связанных с осуществлением действия, описанного глаголом (Там же). Однако уже через год, в своей следующей работе, посвященной этой же теме, Н.В. Соловьева пишет: “Соотнесение ассоциативных реакций с глубинными падежами оказалось неоднозначным практический для любой пары падежей… Это объясняется тем, что имеет место некоторая условность разграничения глубинных падежей…Во многих случаях нам приходилось опираться на интуицию, языковой опыт” (Соловьева 1999, с.29). И следующий шаг исследовательницы был добавление целого ряда новых классификационных рубрик, например, тематические реакции. Трудно интерпретируемые реакции вообще были исключены из дальнейшего эксперимента. На наш взгляд, приведенная классификация также страдает отсутствием однозначных критериев для выделения определенных групп реакций, но это не столь важно. Здесь заслуживают внимания два факта – во-первых, сама концепция автора и внесение когнитивных принципов в классификационную структуру, имеется в виду распределение реакций в соответствии глубинных падежей, а, во-вторых, учет части речи как стимула, так и реакции при построении самой классификации.

В этом плане выполнена и классификация ассоциаций на слова – топонимы С.О. Сабитовой (Сабитова 1991). Классификация производится по двум направлениям: классификация стимулов и классификация реакций. Стимулы - топонимы подразделяются на хоронимы, астионимы, потамонимы, оронимы, инсулонимы, макротопонимы и урбанонимы. А классификация реакций основывается на идентификационных стратегиях, используемых носителями языка при восприятии топонимов. К идентификационным стратегиям относится:

• атрибутирование к категории, осуществляемый на различных уровнях – субординантном (Рим – Коллизей), суперординантном (Вестминстер – Лондон) и базисном (Америка – материк);
• включение в контекст (Москва – столица, Брюссель – капуста);
• словообразовательная стратегия (Ютландия – Шотландия);
• по сходству звукобуквенного комплекса (Енисей – Алексей, Сицилия - сосиски);
• идентификация через атрибутивную характеристику (Украина – плодородная, зеленая, солнечная, Антарктида – белый, чужой);
• опознание имени через однокорневое слово (Америка – американцы, Франция – француженка);
• восприятие значения топонима через действие (Нева – утопить);
• восприятие значения топонима через “образ мира” (США – ковбой, Африка – слон, кенгуру, коала, Волга - мост).

Эта классификация распределяет все ассоциации согласно определенным идентификационным стратегиям испытуемых, однако в ней также происходит некоторое “смешение” классификационных принципов. Например, рассмотрим ассоциативную пару “Урал – разделяет Европу и Азию”. На наш взгляд, тут идентификационная стратегия носит скорее функциональный характер или предикативный, а “включение в контекст” слишком общо и не совсем понятно “В какой контекст?” или в горный или по месту расположения?! А также, почему эта пара не может быть отнесена в категорию восприятия топонима через образ мира? Но опять таки в этой классификации заложен крайне ценный принцип – это идентификационная стратегия восприятия топонима через образ мира. К сожалению, эта стратегия не анализируется автором дальше и не подразделяется на более мелкие составляющие, что крайне важно, например, для понимания ментальности иной культуры, а также для сопоставительных ассоциативных исследований.

Упомянув об этой идентификационной стратегии, мне хочется привести примеры других классификаций, где можно проследить более дробное деление этой категории, собственно и позволяющее “посмотреть” на этот образ мира. Для простоты описания, мы назовем это культурологическими классификациями, хотя хочется подчеркнуть ещё раз, что такое деление весьма условно. Например, Е.Ф. Иванова, изучая психологические особенности людей, занимающихся правозащитной деятельностью, использовала классификацию, привязанную к конкретному стимулу (Иванова 1997). Так, для стимула “правозащитник” выделялись следующие группы реакций:

• нейтральные ассоциации (гражданин, человек),
• оценочные положительные (честный, порядочный) и отрицательные (болтун, дурак),
• с профессиональной (юрист, прокурор) и идеологической ориентацией (гуманист, диссидент),
• ассоциации, подчеркивающие романтический характер (романтик, рыцарь, человек будущего),
• ассоциации по выполняемой функции (защита, борец),
• ассоциации, связанные со специфическим положением в обществе (изгой, жертва) и с конкретными лицами (Сахаров, Богораз).

Ассоциации на слово “СССР” были распределены по таким принципам:

• ассоциации, связанные с прошлым государства (бывшая общая родина, государство, прошлое),
• конкретные реалии (Москва, Кремль, коммуналка),
• эмоционально окрашенные реалии прошлого (прощание, ностальгия, детство),
• ассоциации с идеологией (утопия, идеология, анархия),
• ассоциации, связанные с функцией подавления (террор, насилие, геноцид), ассоциации, связанные с тюрьмами, лагерями и войной (тюрьма, кандалы, колючая проволока, танк, комиссар),
• отрицательно окрашенные ассоциации (империя зла, распад, смерть, монстр),
• ассоциации, связанные с нарушением прав и законов (дискриминация, бесправие, нарушение прав).

Как видно по приведенной классификации, она четко сориентирована на собственно реакции, полученные в эксперименте, и на задачу самого эксперимента – выявления окраски представлений о некоторых реалиях современной общественной жизни в сознании правозащитников. В этом случае для исследователя не столь важна сама связка “ассоциация – реакция – связь между ними”, или лингвистические особенности получаемых в эксперименте реакций, основной упор – сделать предположения об отдельных характеристиках правозащитного сознания. Причем, в данной классификации происходит смещение оценочных оснований или их наложение: семантические основания иногда накладываются на эмоциональные, или эмоциональные выделяются в отдельный класс, что не всегда верно. Однако при этом “классификация” является вполне работающей в пространстве данного эксперимента. На аналогичных принципах построены и многие классификации, использующиеся в сопоставительных исследованиях при изучении особенностей национальных сознаний. Одной из наиболее удачных классификаций является классификация Т.А. Ершовой, разработанная для изучения русско-немецких ассоциативных портретов (Ершова 1998). Автор рассматривал поля, получаемые в ассоциативном эксперименте, как когнитивные образы, характеризующиеся определенными признаками, которые можно сформировать в классы (Ершова 1998, с.67-69). Многомерность образа предполагает его структурирование единицами нескольких классов, а класс в свою очередь включает несколько признаков, на основании которых возможно объединение или сопоставление нескольких ассоциативных единиц. Т.А. Ершова выделяет 7 классов:

1. визуально-функциональный класс включает реакции, описывающие внешние характеристики объекта или субъекта. Так, реакции “большая” “маленькая”, “высокая” на стимулы “дача”, “дом”, “церковь” указывают на гиперпризнак “размер”, а реакции “толстый”, “статен”, “худая”, “сгорбленный” подводятся под гиперпризнак “осанка”.
2. в ментально-функциональный класс входят единицы, характеризующие чувства, эмоциональные состояния, вызываемые восприятием некоторого образа: верность, доверие, независимость, реализация, защищенность. Часто реакции, принадлежащие к этому классу, имеют обобщающий и абстрагированный характер.
3. функциональный класс включает единицы, обозначающие вид деятельности, род занятий (инженер, программист).
4. партитивно-аксиологический класс объединяет ассоциации, относящиеся к внутреннему состоянию субъекта/объекта и характеризующие его внутренние как положительные, так и отрицательные свойства, черты характера, манеру поведения и прочее (надежный, умный, верный, добрый).
5. статусно-ролевой класс включает ассоциации, указывающие на социальное положение субъекта, его роль в обществе, семье (глава семьи, отец семьи, партнер женщины).
6. характерологический класс объединяет единицы, содержащие указание на экспрессивную характеристику субъекта. В него входят неформальные выражения тех или иных свойств, метафоры имена собственные (анхистонимы), иностранные заимствования, случаи семантического переосмысления. Кроме того, Х-класс обладает экспрессивной и компрессивной функциями и рассматривается как субкласс аффективно-эмотивного класса (умная женщина – Индира Ганди, Karrierfrau).
7. аффективно-эмотивный класс описывает ассоциации, содержащие указание на отношение к субъекту, причем единицы этого класса описывают самые разные оттенки эмоционального отношения: положительные и отрицательные оценки, элементы модальности  (неприятно, не всегда правильно, не может быть!). Сюда же Т.А. Ершова относит и персонифицированные оценки: имена собственные, термины родства, личные и притяжательные местоимения, уточняющие характеристики (щедрый человек – “не тот, кто складывает, тот, кто дает”, “который может дать всё – и образование, и материальные блага”).

И сопоставительный анализ сознания Т.А. Ершовой проводится на основании этих классов, при этом специфика класса напрямую связывается автором с национальной спецификой сознания. По её мнению, ассоциативные классы позволяют судить и о денотативной и коннотативной структуре образов сознания (Ершова 1998, с.114). Следует заметить, что исследовательница проводит не только изучение ассоциативных полей с помощью описанной классификации, но анализ самих ассоциаций помогает уточнить и формализовать выделяемые классы, т.е. мы сталкиваемся в рассматриваемом исследовании с двухсторонней классификацией (пожалуй, единственной в своем роде!). Так, данные проведенного исследования показали, что визуально-функциональный класс характеризуется низким удельным весом и представлен, в основном, единичными реакциями. Единицы этого класса не участвуют в описании всех образов сознания. В функциональном классе присутствуют как единичные, так и частотные реакции. Единицы этого класса характеризуются высоким удельным весом в группе стимулов, описывающих семейно-родственные отношения. В этом классе четко выделяется ядро, цементируемое  гиперпризнаком “родство”. Партитивно-аксиологический и ментально-функциональный классы структурированы амбивалентными единицами. Эти классы характеризуются следующим образом: в них можно четко можно выделить ядро и периферию, где ядро составляют частотные реакции или семантически близкие единичные реакции, семантически и коннотативно связанные/несвязанные наборы реакций (семантически и коннотативно связанными считаются реакции с "однородной" семантикой или коннотацией, а несвязанными - реакции, структурированные амбивалентными единицами). Реакции, относящиеся к партитивно-аксиологическому и ментально-функциональному классу, Т.А. Ершовой рассматриваются как семантическое и коннотативное единство. Причем реакции, принадлежащие к партитивно-аксиологическому классу, представляют собой экспликацию свойств и качеств, присущих каждому образу, а единицы ментально-функционального класса - экспликация понятий, структурирующих концепты какого-либо образа. В статусно-ролевом классе представлены единичные и частотные реакции. В нем также легко выделить ядро и периферию. К характерологическому классу относятся в основном реакции с частотой 1 (уникальные, единичные реакции). Реакции, атрибутируемые Т.А. Ершовой к характерологическому классу, экспрессивны и компрессивны. Исследовательница вводит также в данный класс оценочное основание, связывая вид оценки с типом сознания. Она рассматривает мелиооценку, пейоценку и нейтральную оценку. При этом единицы этого класса являются оценками, в которых содержатся указания и на единицы других классов. Помимо этого, реакции из характерологического и аффективно-эмотивного класса носят прогностический характер. Автор полагает также, что характерологический и аффективно-эмотивный классы описывают коннотативную структуру образа сознания, в то время как другие классы денотативную (Ершова 1998, с.с.119-120).

Одна из самых новых и оригинальных идей при построении классификации была предложена Ю.Н. Карауловым (Караулов 1999б) при разработке теоретических основ ассоциативной лингвистики и развитой в рамках теории МО А.М. Новиковой (Новикова 1998). Ю.Н. Караулов предложил концепцию “семантического гештальта” в структуре ассоциативного поля. Эта концепция отвечает системно-уровневому описанию языка и обладает объяснительной силой, заставляющей посмотреть на ассоциативное поле как с лингвистических, так и с когнитивных позиций. На наш взгляд, предложенная концепция является одновременно и классификацией ассоциаций, своеобразно упорядочивающей ассоциации как в языковую систему человека, так и в “наивную картину мира” носителя языка. Ассоциативное поле рассматривается как совокупность структур: фонетической, лексической, синтаксической, морфологической, когнитивной, прагматической и статистической. Наряду с перечисленными структурами, вводится понятие абсолютно новой структуры, называемой “семантическим гештальтом” ассоциативного поля, которое определенным образом “восстанавливает” фрагменты наивно-языковой картины мира. Например, в работе А.М. Новиковой все структуры исследуются и описываются на примере ассоциативного поля, полученного на стимул “город” (АТСРЯ 1994, т.1, с.38, Новикова 1998, с.4).

• Синтаксическая структура описывает синтаксические отношения между стимулом и реакцией: мой город, большой город, город на карте, город в Крыму, город далеко, покрывая все возможные типы словосочетаний имени существительного “город”. Сюда же относятся и предикативные словосочетания и так называемые “синтаксические примитивы”: город не нравится, город спит, город в детстве, город затих.
• Лексическая структура рассматривается в двух аспектах: с точки зрения лексико-категориальных отношений, в которые вступают стимул и реакция и непосредственно сами реакции и с точки зрения полисемии стимула. При этом первый аспект отражает макроструктуру поля. Сюда входят синонимы (город – град) и квазисинонимы, антонимы и квазиантонимы (город – деревня), паронимы (город – голод), окказионализмы, родовые и видовые наименования (город – населенный пункт, город - Иерусалим), часть – целое (город – страна), целое – часть (город – площадь), перифразы и игра слов (город – огород). Сюда же относятся и конверсивные, омонимические, жаргонные и диалектные слова, архаизмы, экзотизмы, иностранные заимствования и прочее. Второй аспект лексических отношений отражает его микроструктуру и связан с раскрытием в реакциях системы значений стимула.
• Морфологическая структура поля проявляется в словоизменительных и словообразовательных отношениях между реакциями и стимулом: вечерний – вечером, люди – безлюдный.
• Когнитивная структура ассоциативного поля отражает разнообразные знания носителя о стимуле, запечатлеваемые в языке в именах собственных (Курск, Лондон, Торжок), в метафорических обозначениях стимула (спрут, муравейник), заданных пропозициональных дефинициях (скопление пороков), тематически сконцентрированных группах реакций или в фреймах типовых ситуаций психологический (например, эффект воздействия города на человека – шум, суматоха, толпа, много людей, бардак, помойка, трущобы, грустный, скучно), в афоризмах и идиомах.
• Прагматическая структура, состоящая из оценок, даваемых носителями языка содержанию стимульного слова. На данную оценку, по мнению А.М. Новиковой, здесь могут оказывать влияние и прецедентные тексты культуры, связанные с данным стимулом (город - сад, город - принял). Применительно к стимулу “город” оценка осуществлялась по параметрам: “большой - малый”, “старый – новый”, “свой – чужой”, “красивый - некрасивый”, “важный – неважный” и “промышленный – зеленый”.
• Статистическая структура, нашедшая свое воплощение в определенных количественных параметрах, обеспечивающих стабильность поля как психической, так и языковой реальности (идея “золотого сечения” в структуре ассоциативного поля, закономерности частотной упорядоченности ассоциатов и прочее).

Все эти структуры превращают поле в единицу языка или “в единицу владения языком” - “в языковую способность”, при этом первые три структуры (лексическая, синтаксическая и морфологическая) представляют основные системные уровни языка и, объединяясь в единую лексико-грамматическую структуру, репрезентируют язык как таковой. Когнитивная же структура, суммируя единицы хранения знаний и оперирования ими, отражает языковую картину мира и репрезентирует отношения “язык и человек”, ибо нет знаний без их носителя, как и не существует “картин мира” без субъекта (Новикова 1998, с.с. 20-21). Прагматическая же структура поля определяет отношения “человек – действительность”, а статистическая чисто формальными методами “показывает” степень адекватности численных характеристик поля внешним параметрам “единицы владения языком”. Отношения “язык – действительность” описываются при помощи структуры, называемой А.М. Новиковой “семантическим гештальтом”. Эта структура некоторым образом “воссоздает типовую для данной национальной культуры модель референта, которая соответствует стимулу в окружающей носителя данного языка реальности” (Новикова, 1998, с.с. 22-23). Эта структура строится на причастности каждой реакции к тому или другому стереотипному свойству данного референта в данном языке. Семантический гештальт стимула “город” выглядит следующим образом:

Семантический гештальт  “города” (приведено по Новиковой 1998, с.с.24-27)

I. Большой, молодой, красивый (148 реакций):

большой 55, герой 24, огромный 4, крупный 2, миллионный, областной, столичный, великий, грандиозный; вперед идущий, автомобильный, индустриальный, каменный, высотный, цивилизация; маленький 2, небольшой 2; молодой, будущего 4, новый 2, молод, строится, строят, строиться; древний 4, старый 3, славный; красивый 10, сад 2, великолепный, прекрасен, белый, зеленый, золотой, радости 8, сказок.

II. Москва и деревня (144 реакции):

Москва 17, Челябинск 14, Саратов 8, Горький 6, Пермь 5, Ленинград 4, Курск 3, Владимир, Калинин, Лондон 2, Альдопардо, Батуми, Бухара, Градов, Златоуст, Иерусалим, Клиффорд, Назрань, Новгород, Нью-Йорк, Рига, Талин, Торжок; деревня 36, село 20, населенный пункт 4, поселок, пригород 2, город, селение, столица.

III. Жизнь и люди (106 реакций):

родной 22, мой 8, детства 7, юности, жизни, любимый, наш; стоит, жил, жить, существовать; дом 6, квартира, люди 5, родина 3, детство, домой; незнакомый 2, чужой; тихий 2, тих, затих, деревянный, чистый, светлый 4, светло, солнечный, вольный, счастья, удачи, надежды 8; спит 9, спал 2, ночной 2, ночь, не спит, вечерний, вечером, просыпающийся.

1V. Серый и грязный (61 реакция):

серый 2, шум 6, шумный, грязный 5, грязь. 4, помойка, пыль, пыльный, в пыли, пыль от машин, дым 4, в дыму, дымный, трубы, газ, душный; в тумане 2, мираж, странный 2, неважный, агломерат, конгломерат, скопление пороков, бардак, суматоха, муравейник, спрут, лес; дураков, скучно, пустой, безлюдный, безымянный, надоел, не нравится, урбанизация; трущобы, голод, мор, обреченный, разрушить, смерти, умер.

V. Дома и машины (45 реакций):

дома 15, здания, много домов, многоэтажные здания, строения, стена; башня, изба, коробка; банк, завод, замок; огни 2, в огнях, много огней; улица 2, улица с фонарями, площадь, проспект, народ, толпа; машина 5, автобус, метро, трамвай.

VI. Город в текстах культуры (30 реакций):

принял 6, Зеро 5, любимый 5, солнца 3, сад 2, большая деревня Москва, на Неве, над Невой Санкт-Петербург, невест Иванове, будет, врунов, лгунов, мастеров; огород.

VII. Город в географическом пространстве (16 реакций):

страна 2, провинция 2, район; далекий, далеко, на карте; самолет; в Крыму, на Волге, на море; река 2, берег.

По приведенной структуре гештальта видно, что референт, стоящий за этим словом в сознании носителя современного русского языка, может характеризоваться такими свойствами: “он большой и красивый (I); он, как и конкретные его воплощения (Москва, Торжок), противопоставлен деревне (II); он наполнен жизнью и людьми (III), домами и машинами (У); одновременно он серый, грязный и несет беды человеку (1У); он довольно разнообразно представлен в прецедентных текстах национальной культуры (У1) и определенным образом ориентирован в географическом и административном национальном пространстве (УП)” (Новикова 1988, с.26).

Набор свойств, обозначенных римскими цифрами, по Новиковой, атрибутирует тип гештальта, а входящие в него реакции определяют его содержание.

Далее автор высказывает предположение, что тип гештальта для носителей одного и того же языка и одной и той же культуры остается, по-видимому, постоянным, тогда как его содержание может отличаться в зависимости от времени построения ассоциативного поля (т.е. времени собирания ассоциативных норм) и от характеристик групп испытуемых - носителей языка.

Проведя сопоставительное изучение семантических гештальтов понятия “город” в испанском, латышском, украинском, русском и венгерских языках автор пришла к выводу, что “тип гештальта, сохраняя постоянство в рамках одной культуры, обладает универсальными характеристиками, межкультурная тождественность которых позволяет проводить сопоставления и выявлять национальные составляющие семантического гештальта” (Новикова 1998, с. 27) Например, при сравнении ассоциативных полей на слово “город” в русском и “cuidad” в испанском было установлено, что в испанском материале сохраняется пять основных типов гештальта как и в русском, испанский вариант от русского отличается лишь порядком следования. Это сопоставление выявило и сугубо русскую специфику типа гештальта. Основной результат проведенного исследования – семантический гештальт следует считать новым типом ассоциативной структуры, позволяющий проводить межкультурные сопоставления, выделяя универсальную часть типа гештальта и его национально-культурную специфику.

Опираясь на концепцию “семантического гештальта”, могут быть построены многие последующие классификации. Особенно полезен данный концепт при межкультурных сопоставлениях. Следует заметить, что приведенную классификацию сложно однозначно отнести к лингвистической или психологической классификациям. Она базируется на определенной совокупности и лингвистических, и когнитивных и психологических принципов (т.к. идея “гештальта” в лингвистику, например, пришла уже из гештальт -психологии). Рассмотренная идея “семантического гештальта” по своей сути междисциплинарной и может претендовать, по нашему мнению, на определенную универсальность. Во всяком случае, она максимально элиминирует “противоречивость”, заложенную в чисто психологических, логических или лингвистических классификациях. По всей видимости, насколько сложно по своей сути явление ассоциации, настолько и сложна их классификация, поэтому она не может строиться на линейных (одномерных) принципах.

Отдельно от всех стоит и классификация Э.А. Салиховой, выполненная на онтогенетическом сопоставительном материале (случаи детского билингвизма) (Салихова 1999). В основу её классификации была положена концепция психосемиотического тетраэдра Василюка, согласно которой слово рассматривается как продукт многогранного опыта взаимодействия человека с окружающим его миром и слова как возбудителя определенных психических образов в сознании человека. (Василюк 1993). Такая интерпретация структуры психического образа Е.Ф. Василюка позволяет сформировать представление о качественном составе образов, наполняющих анализируемый отрезок ассоциативного поля слова - стимула. Типологизация результатов экспериментов в рамках концепции Василюка помогает при построении модели связей в психологической структуре ассоциативного поля слова в условиях детского билингвизма. Она снимает как бы "отпечаток" с качественно-количественных характеристик схемного образования.

Основные положения концепции Василюка описаны подробно у ряда авторов, в частности у А.А. Залевской (Залевская 1999). Основные моменты структурной модели психического образа выглядят таким образом:

Структурная модель психического образа представлена как "психосемиотический тетраэдр", согласно которому у испытуемых возникают те или иные образы в зависимости от того, какой полюс тетраэдра в актуальной ситуации доминирует в сознании. В модели выделяются полюса значения, слова, предмета, личностного смысла и их чувствительной ткани. Например, в определенный момент времени силовые линии внутренней динамики образа направлены к полюсу чувствительной ткани слова, и сознание испытуемого фокусируется на том чувственном впечатлении, которое вызвано произношением или слышанием слова-стимула, а ответ испытуемого будет отражать цвет, объем, вкус, запах последнего (ср.: океан - соленый). Если доминирует, скажем, чувствительная ткань предмета, то реакция будет отражать субъективные впечатления от объекта или явления и предстанет в импрессивном, сжатом образе (ср.: "... облака похожи на вату..."). В случае доминирования другого измерения – личностного смысла слова, реакции отражают и экспрессивные образы (думать - за что папа ругает) и т.д.

По названной модели ассоциативный образ может быть представлен в объемном изображении как поле пересечения (“поле интерференции”) миров языка, культуры, “внутреннего мира личности и человеческого тела”. Е.Ф. Василюк указывает также на высокую динамичность образа (Василюк 1993, Салихова 1999).

Если же рассматривать лингвистические классификации ассоциаций, то их основы были заложены в отечественном языкознании ещё в прошлом веке. О важности и необходимости исследования вербальных ассоциаций писал Н.В. Крушевский – один из самых ярких представителей Казанской лингвистической школы (Крушевский 1883). Н.В. Крушевский рассматривал язык как систему знаков, в которой он выделял два типа отношений: ассоциативные отношения по сходству и по смежности. Это деление лежит, по Крушевскому, в основе парадигматической и синтагматической организации лексики. Анализируя учения Крушевского об ассоциативных законах языка, А.А. Залевская довольно удачно представляет их суммарно в виде такой схемы (Залевская 1978, с.6):

Одна из интереснейших мыслей, сформулированных Н.В. Крушевским, есть представление о вещи и представление о слове, обозначающем эту вещь, которые связываются законом ассоциации в неразлучную пару, при этом они в основном связаны по смежности, и только звукоподражательные слова (довольно немногочисленные в каждом языке) могут связываться по сходству. Другая важная мысль, высказанная Н.В. Крушевским, касается двоякости значения слова, а именно “каждое слово связано двоякого рода узами: бесчисленными связями сходства со своими родичами по звукам, структуре или значению и столь же бесчисленными связями смежности с разными спутниками во всевозможных фразах; оно всегда член известных гнезд или систем слов и в то же время член известных рядов слов” (Крушевский 1883, с. 120). Крушевский проводит и разграничение связей между словами на непосредственные и посредственные.

Одна из первых зарубежных лингвистических классификаций связана с именем Ф де Соссюра. Подчеркивая лингвистическую природу языкового знака, Соссюр говорил об ассоциации между означающим и означаемым (Слюсарева,1975, с.34). При этом он полагал, что ассоциативная связь между означаемым и означающим не мотивирована в силу произвольности языкового знака. Что касается связей между словами, то Соссюр, исходивший из предположения, что в языке все покоится на отношениях, выделял отношения ассоциативные и синтагматические, первые из которых по своей сути соотносятся с непосредственными ассоциациями по сходству, а вторые - по смежности. “Языковые факты могут находиться в системе языка в различных отношениях. Они могут следовать друг за другом во времени и пространстве, линейно (синтагматические отношения) и могут образовывать в памяти людей ассоциативные ряды, группы однородных или сходных фактов (парадигматические отношения). Задача лингвиста – изучить отношения единиц в системе языка” (Соссюр 1977, с.154). Подробнее сопоставительный анализ “ассоциативных” концепций Ф. Соссюра и А.Н. Крушевского проводится в работе А.А. Залевской (Залевская 1978), и мы не будем на нем останавливаться отдельно. Нам же эти две концепции прежде всего интересны в силу того, что в них заложены классификационные основы ассоциаций по параметру парадигматики/синтагматики.

В 60 – е годы появились и другие классификации реакций. Одна из них – “теория универсальных референтов”, на основе которых формируются ассоциативные связи в любом языке (Moran 1966, Залевская 1979, с.83). Выделяется 5 типов референтов:

• Перцептуальный, когда стимулу приписывается некоторый признак, качество;
• Объектный, когда между стимулом и реакцией устанавливаются субъектно-объектные отношения;
• Концептуальный, когда стимул и реакция являются синонимами, или гипо-, гиперонимами;
• Дайменциональный, когда между стимулом и реакцией устанавливаются антонимические и другие координированные связи;
• Импликативный, отражающий логическую структуру мышления и базирующийся на отношениях в предложении.

Следует заметить, что при всей своей простоте и непротиворечивости данная классификация мало - что нового добавляет о сущности природы ассоциативной связи и для практических исследований в частности.

Если же рассматривать более современные классификации ассоциаций, то из лингвистических классификаций представляет интерес подход, предложенный Э.П. Шубиным (Шубин 1969). Ученый трактует понятие ассоциации с чисто лингвистических позиций, выступая за “лингвистическую формализацию самого факта ассоциации” (Шубин 1969, с.17). По его мнению, все параметры слова могут быть разделены на абсолютные и реляционные, причем вторые имеют ассоциативную сущность. В своей концепции Э.П. Шубин, опираясь на положение о двусторонней природе языкового знака, выделяет три типа ассоциативных связей:

• формально-семантические (слова ассоциируются и по форме, и по значению);
• семантические (слова ассоциируются только по значению, а форма нерелевантна);
• формальные (слова ассоциируются только по форме).

Следует заметить, что о принципиальной возможности построения подобной классификации говорил ещё Ф. Соссюр (Соссюр 1977, с.158).

В 70-е годы в связи с созданием ассоциативных словарей и проведением широкомасштабных ассоциативных экспериментов вопрос о построении непротиворечивой классификации данных, получаемых в ходе САЭ, встал со всей остротой. В этом плане представляет интерес работа Г.С. Щура “О типах лексических ассоциаций в языке” (Щур 1971), где приводится теоретическое переосмысление процессов ассоциирования и ставится под сомнение семантическая обусловленность связи между стимулом и реакцией. Ученый ставит и под сомнение традиционное разделение ассоциаций на парадигматические и синтагматические. Он говорит о том, что, к примеру, синтагматическая связь может присутствовать и там, где нет семантической общности, а есть лишь соотнесенность соответствующих компонентов с действительностью. Способ объединения стимула и реакции по основанию обладания общими (инвариантными) свойствами с точки зрения их отражения в сознании индивида Г.С. Щур предлагает называть онтологическими ассоциациями. Они “отражают парадигматический аспект явлений или способ существования элементов”, а также “определенные объективные принципы, лежащие в основе тех или иных группировок элементов” (Щур 1971, с. 146). При этом Г.С. Щур рассматривает понятие “ассоциации” сквозь призму социальных составляющих портрета личности. Такие ассоциации определяются социальным, а не субъективным опытом индивида. Субъективный же опыт человека лежит в основе эмпирических ассоциаций, в которых отражается определенная совокупность явлений и средств, знакомых данному конкретному лицу. Поэтому здесь и парадигматические, и синтагматические группировки обусловлены экстралингвистическими факторами. Исходя из этого, ученый считает некорректным использование термина “парадигматика” для эмпирических реакций, когда под ним понимают только способ существования лингвистических элементов независимо от их мотивировки. Ученый указывает на необходимость дифференцированного подхода к ассоциациям и установления их видов. Кроме этого, он настаивает на разграничении значений термина “ассоциация” в смысле объединение, и “ассоциирование”, когда речь идет о психических ассоциациях. Целесообразнее способ объединения в группы элементов, обладающих набором общих (инвариантных) свойств или характеристик с точки зрения их отражения в индивидуальном сознании, обозначать термином “онтологические”. Этот вид ассоциаций отражает парадигматический аспект явлений или способ существования элементов (Щур 1971, с.146). Все оставшиеся ассоциации, по мнению Г.С. Щура, можно отнести к психологическим ассоциациям, понимаемым как индивидуальные, случайные реакции. Такая классификация ассоциаций с подразделением их на онтологические, эмпирические и психические является теоретическим обобщением приведенных ранее классификаций. Несомненным достоинством данной типологии является попытка отойти от традиционного лингвистического разделения реакций по устаревшему признаку. Следует заметить, что в дальнейшем практические попытки выделения этих трех типов не увенчались успехом, т.к. крайне сложно разграничить какой опыт (социальный или субъективный), например, лежит в их основе при разделении ассоциаций на эмпирические и онтологические (Гасица 1990, с. 67).

На важность трактовки понятия “ассоциации” и учете этого при построении классификации ассоциаций указывает и А.П. Клименко, предложивший в 70-е годы одну из самых развернутых лингвистических классификаций (Клименко 1974). Клименко полагает, что нужно классифицировать не собственно реакции, а связи, возникающие при ассоциировании между стимулом и реакцией (Клименко 1974, с.с. 47-48). В основе этой классификации, как мы видим, лежат законы Диза об ассоциировании и идеи А.Р. Лурия о стратегиях вербального поведения испытуемых во время проведения САЭ (Лурия 1928). А.П. Клименко как и С.Г. Щур отмечает сложность разграничения реакций на синтагматические и парадигматические, в силу того, что при проведении САЭ часто констатируется несовпадение грамматических форм стимула и реакции (белый – бумага), отнесение стимула или реакции к определенной части речи, в особенности в романо-германских языках), пропуски служебных слов, отчего словосочетание кажется неполным, очевидные семантические различия ассоциативных пар “ветер – буря” и “ветер – улица”, невозможность сведения словообразовательных или фонетических реакций к парадигме “синтагматики/парадигматики” (Клименко 1974, с.с. 49-50).

А.П. Клименко подразделяет все реакции на шесть больших подгрупп:

1. фонетические ассоциации, где имеется созвучие между стимулом и реакцией, а семантическая связь либо не выражена, либо выражена слабо;
2. словообразовательные ассоциации:
   • морфемно-словообразовательные реакции, не имеющие четких семантических отношений между стимулом и реакцией,
   • синтаксические дериваты (реакции, в которых происходит перевод основного значения стимула в иную грамматическую плоскость),
   • реакции, составляющие со стимулом целое слово и не объяснимые как ассоциации самостоятельных семантических единиц;
3. парадигматические реакции, которые отличаются от стимула не более чем по одному, хотя и существенному, семантическому признаку (семантическому множителю);
4. тематические ассоциации, которые могут либо составить вместе со стимулом грамматически отмеченное сочетание слов в результате грамматического изменения реакции, либо могут быть употреблены в рамках тематически ограниченного контекста (предложения);
5. синтагматические реакции, составляющие вместе со стимулом подчинительное сочетание;
6. цитатные ассоциации (перенос цитат из литературных произведений, кинофильмов, пословиц, песен и т.п.).

Предложенная классификация является исчерпывающей, способной охватить практически все связи, возникающие между стимулом и реакцией. Однако её слабым местом является выделение реакций, на основании личного опыта испытуемого. К этой группе относятся единичные реакции, в которых невозможно определить связь между стимулом и реакцией. Получается, что целый пласт реакций, очень важный для понимания многих проблем, и, по данным ряда исследователей (Гасица 1990, Береснева 1997 и др.), крайне важный для исследования ассоциативного поля и поведения испытуемых, оказывается как бы выключенным из эксперимента. А.П. Клименко отдельно останавливается и на вопросе о том, что одна и та же реакция может быть мотивирована различными или несколькими стратегиями испытуемых, интерпретировать которые экспериментатор однозначно не может без дополнительного опроса испытуемых, иногда это и вообще является практически невозможным. Высказанная мысль напрямую касается проблемы, что же стоит у человека за каждой реакцией и возможно ли это как-то классифицировать вообще?! Часто испытуемые “делают и различное количество мыслительных шагов” (операций) при порождении одной и той же ассоциации, и этот процесс также сложно формализовать и описать при построении классификации ассоциаций.

Проблема классификации ассоциаций, базирующаяся на принципе выделения  парадигматических и синтагматических типов связи, обсуждается и в ряде работ А.А. Залевской (Залевская 1994). Анализируя всю сложность выделения ассоциаций по указанному принципу и обсуждая по этому поводу мнения известных лингвистов (А.П. Клименко, Л. Маршаловой), А.А. Залевская указывает на недостаточность привычных критериев выделения ассоциаций. По её мнению, необходим новый подход к классификационным критериям с учетом расширения круга языков, использующихся в сопоставительных исследованиях, составление ассоциативных норм и тезаурусов, при изучении особенностей функционирования языковой способности человека в специфических условиях и прочее. А.А. Залевская называет этот подход функциональным, в отличие от критикуемого ею формального подхода к классификации ассоциаций, основывающегося на соотнесении ассоциации с определенной частью речи (Залевская 1994, с.с.6-7). При таком подходе требуется решить дилемму “может ли наличие/отсутствие грамматической согласованности ассоциативной реакции и исходного слова служить фундаментальным основанием для определения типа ассоциативной связи” (Залевская 1994, с.10) Тут крайне важно учитывать, что ассоциативные связи устанавливаются не на уровне словоформ. По мнению А.А. Залевской, при возникновении ассоциативных связей происходит идентификация стимула как значимой единицы, которая выступает, и как имя объекта, и как имя объекта при фактическом слиянии того и другого в языковом сознании индивида. Ученая считает, что это происходит в силу того, что при взаимодействии языковых и энциклопедических знаний человека ассоциативный процесс может идти по линии актуализации знаний об окружающем мире при некотором опаздывании в формально-грамматическом согласовании языковых единиц – стимула и реакции. То же самое может происходить и в случаях, когда ассоциативная связь актуализируется по линии языковых знаний, но при этом всё внимание индивида сосредотачивается на значениях вступающих в связь слов, а не на их формах. При этом основополагающим является содержательные основания для связи, а наличие или отсутствие грамматической согласованности оказывается несущественным признаком (Залевская 1994, с.10).

Несущественным может быть и порядок следования стимула и реакции, когда сам стимул может как бы подразумеваться в составе реакции, не будучи зафиксированным, например, из-за скорости проведения установок самого САЭ, либо из-за эмоционального воздействия стимульного слова на психику испытуемого. А.А. Залевская считает, что “ассоциативный процесс предполагает актуализацию связей на базе специфических форм репрезентации языковых и энциклопедических знаний, свободных от ограничений формального характера, налагаемых на отношения между словоформами” (Там же). Исходя из этого, ассоциативные пары “читать – книга” и “читать – книгу” могут быть отнесены к одному виду реакций, хотя последняя пара требует своего синтаксического “довершения”. Иными словами, эти две пары попросту репрезентируют разные этапы процесса актуализации одного и того же типа ассоциативной связи, при отсутствии ориентации на высказывание второй этап оказывается необязательным и может быть “проскочен”. При таком подходе главной проблемой становится выявление глубинных оснований для связи между стимулом и реакцией, что также, на наш взгляд, может быть довольно субъективным процессом. А.А. Залевская приводит пример ассоциативной пары “квадратный – круг”, атрибутируя её как парадигматическую связь, в основании которой лежит признак “круглости”. Но данная ассоциация может быть вызвана и совершенно другими, например, “экстрасигнальными” причинами или же влиянием предшествующей ассоциации, и однозначно трактовать её как парадигматическую можно, наверное, с большей оговоркой. Следует заметить также, что значительный и продолжительный опыт А.А. Залевской при работе с данными, полученными при сопоставительных экспериментах, привел её к мысли, что ассоциативное поле, прежде всего, членится по функциональному признаку. Фундаментальной основой для возникновения ассоциативной связи “является включение исходного слова в триединый контекст внутреннего лексикона - во взаимопересекающиеся системы когнитивных, эмотивных и языковых ориентиров, вне которых слово не может функционировать в индивидуальном сознании” (Залевская 1994, с.11). При этом А.А. Залевская указывает также и на то, что правильное разграничение ассоциаций на парадигматические и синтагматические может быть крайне актуальным при решении ряда прикладных задач, например, при нейропсихологических исследованиях афазий и других патологических отклонений.

В более ранних работах вышеупомянутого автора указывается на то, что ассоциативная связь не может быть однозначно интерпретирована, при этом предлагается выделение типов реакций, исходя из того, какая сторона значения актуализируется в САЭ. Отдельное внимание А.А. Залевская обращает на набор валентностей исследуемого слова, типичные заполнители этих валентностей и связи по различным аспектам грамматического значения. Основываясь на этом, автор приходит к выводу, что ассоциативную природу имеют все проявления того, что принято называть значением слова, выделяя при этом несколько классификационных аспектов:

• реализацию денотативного значения слова - стимула (деревня - город);
• актуализацию референта (деревня – Лужки);
• актуализацию некоторого наглядного образа или представления (деревня - лес, гриб);
• эмоциональный компонент значения (война-ужас);
• оценочный компонент значения (добрый - хороший);
• стилистический аспект (говорить - болтать);
• реализацию сочетательных потенций исходного слова (голова - седая, думать - долго) (Залевская 1982, с. 31).

Интересны мысли А.А. Залевской и об иерархической структуре ассоциаций. По мнению Залевской А.А. сложность ассоциативного процесса и в связи с этим возникающие сложные реакции зависят от степени проявления интеллектуальной активности испытуемых в САЭ. Так, минимальная интеллектуальная активность испытуемых проявляется, когда актуализация ассоциативной связи происходит за счет общности формы слов: стимула и реакции, а максимальная при возникновении семантической, смысловой связи между стимулом и реакцией.

Среди лингвистических классификаций выделяется целая группа классификаций, выполненных на материале онтогенеза (Marsalova 1972, 1974, Уфимцева 1983, Береснева 1990), дающего бесценный материал для более глубокого понимания сущности ассоциативной связи и явления ассоциации.

В работе Л. Маршаловой, исследующей развитие структуры субъективного словаря в онтогенезе, классификация ассоциаций проводится по двум критериям: грамматическому и семантическому. При этом в качестве грамматического критерия берется принадлежность слова-стимула к определенной части речи, а также возможность связи стимула и реакции в предложении. Основываясь на этих критериях, Л. Маршалова разграничивает 4 типа реакций:

1) парадигматические (“птица – животное”, “сказать – говорить”, “белый – черный”);

2) парадигматико - синтаксические (“птица - на скале”, “уметь – читать”);

3) синтагматико - синтаксические (“птица – поет”, “искать – истину”);

4) грубые синтагматические (“птица – летать”, “шептать – ухо”, “голодный – есть”).

А случаи, когда принадлежность реакции к той или иной части речи определить затруднительно, под классификационные критерии не подпадают вообще и не учитываются при анализе (Marsalova 1972, с.34). Интересен и тот факт, что ученая проводила в своем исследовании и вторую параллельную классификацию по семантическому критерию. Так, на стимулы-существительные Маршалова выделяет следующие групп реакций, основанные, по нашему мнению, больше на логических, чем на семантических принципах:

1. суперординации (птица - животное);
2. координации (птица - рыба);
3. определяющие характеристики, содержащие:
   1. характеристику активности (птица - летит);
   2. дескриптивные атрибуты (птица - черная) (эти реакции в большинстве случаев парадигматические, остальные, как правило, синтагматические и синтагматико - синтаксические);
   3. (птица - перья);
4. определение локализации или локального контакта (птица - воздух);
5. переносные или отдаленные по смыслу понятия (птица - свобода);
6. субординации (птица - орел).

Семантическая классификация стимулов-глаголов включает связи по:

1. координации (т.е. реакции, входящие в формальный класс парадигматических ассоциаций: знать – уметь);
2. близкие и отдаленные по смыслу понятия (формально это грубые синтагматические ассоциации с возможностью обозначения псевдопарадигматическими ассоциациями: знать – ум);
3. синтаксически определенные семантические группы сказуемостных отношений, объектных, обстоятельственных отношений (формально входящие в класс синтагматико - синтаксических ассоциаций: знать - учебный материал);
4. потенциально подлежащные, сказуемостные, объектные, обстоятельственные отношения (входящие в формальный класс грубых синтагматических ассоциаций): (знать – задача).

Для стимулов - прилагательных выделяются такие группы:

1. Координации (белый – черный);
2. именные отношения (зеленый - трава):
   • синонимы, антонимы, близкие и отдаленные по смыслу понятия;
   • различные объекты реальности.

В результате проведения такого классификационного анализа Л. Маршалова делает вывод о том, что в активном лексиконе представлены разные структуры отношений. Эти структуры отношений не могут быть сведены к системе логических категорий суперординации, субординации и координации. В свою очередь, в субъективном лексиконе представлены и отношения локализации, дескриптивных атрибутов, характеристики активности и аргументы реляции. Все эти типы отношений формируются в онтогенезе. Для описания развития структуры словаря ребенка противопоставление парадигматических и синтагматических реакций представляется не существенным.

Большой интерес представляет для нас и классификация ассоциаций, выполненная в работе Н.В. Уфимцевой, посвященной развитию субъективного содержания знакового образа (Уфимцева 1983). Одним из методов изучения этой проблемы был выбран САЭ. Реакции, полученные в ассоциативном эксперименте, подразделялись на несколько видов. Для каждой части речи было выделено по четыре класса реакций: парадигматические, синтагматические, номинатор - операторные (принадлежащие к одному словообразовательному гнезду со стимулом) и ономатопеитические (реакции по созвучию). Две последние группы - одинаковы для разных в частеречном отношении стимулов, две первые - различаются. При этом для существительных в разряд парадигматических были отнесены такие реакции:

• категориальные (принадлежащие к одному семантическому полю): “мальчик – девочка”;
• синонимы (отмечается, что они не принадлежат к тому же семантическому полю, что и стимул), в том числе и синонимы, обозначающие социальные роли: “мужчина – отец”;
• приписывающие некоторый признак стимулу: “старуха - клюка”, “ребенок – кукла”.

Для прилагательных две группы реакций:

• синонимы (в широком смысле);
• антонимы (в широком смысле) (ср. с идеей оппозитивов и симмиляров у А.А. Залевской).

Для глаголов парадигматическими реакциями считаются реакции такого плана: “ползти - идти, нести, бежать”, “лезть – играть”, “лететь – жужжать”.

Синтагматические реакции также классифицируются в зависимости от части речи, к которой принадлежит стимул:

У существительных выделены такие группы:

• Реакции, содержащие оценку: “ребенок - здоровый, хороший, противный”;
• Синтаксические реакции: “женщина – бежать”, “ребенок - плачет, много”.

Прилагательных распределяются на основании аналогичных принципов:

• Реакции, дающие оценку: “крошечный - остров, ребенок, листок”;
• Реакции синтаксические: “маленький – играть”, “небольшой - хотеть”.

Глаголы распределены по пяти типам:

• Реакции, характеризующие действие как процесс: “идти - быстро, шагом”;
• Реакции, называющие объект действия (прямой или косвенный): “везти - крошка, книги”;
• Реакции, описывающие результат, причину, следствие действия: “бежать - страх, угроза”;
• Реакции, называющие субъект действия: “лезть – я”, “ползти – гусеница”;
• Реакции - существительные, синонимичные или антонимичные значению глагола: “ехать – пешеход”, “везти – удача”.

Данная классификация была разработана для того, чтобы проследить динамику развития ассоциативных структур, которая, по мнению автора, обусловлена как возрастными изменениями испытуемых, так и принадлежностью стимула к определенной части речи (Уфимцева 1983, с.156). При этом стимул и реакция изучаются с точки зрения их определенных взаимоотношений. Образно говоря, “слово – реакция” рассматривается как функция от стимула. Как видно, данная классификация осуществляется по линейному принципу, подразделяя реакции на классы с явным отсутствием иерархической структуры. Проводится классификация самих реакций с ориентацией на стимул при отсутствии классификации связей, возникающих между ассоциативной парой. Одна из особенностей разбираемой классификации является и её четкая ориентированность на грамматическую форму стимульного слова. По всей видимости, форма слова, предъявляемого в качестве стимульного, способна влиять как на семантические, так и на статистические характеристики ассоциативного поля.

Н.И. Береснева в диссертационном исследовании, выполненном также на ассоциативном материале онтогенеза, предлагает два типа классификации реакций: формальный и семантический (Береснева 1997). В основу её теоретического подхода к созданию классификации была положена идея А.А. Залевской о логических принципах организации лексикона человека, исходящих из логики хранения знаний о мире и знании правил использования слова в речи. В данной работе приводятся две классификации, причем классификация по формальным отношением основана на идеях классификации, которые использовались в работе Н.В. Уфимцевой, описанной выше (Уфимцева 1983).

Классификация по формальным отношениям:

• Синтагматические реакции, способные составить со стимулом словосочетание: “бабушка - вяжет, встреча - с другом, думать – над примером”;
• Парадигматические реакции, находящиеся со стимулом в отношениях координации, субординации, суперординации, антонимии: “лето - зима, работать - играть, кричать - горланить”;
• Тематические, способные составить вместе со стимулом грамматически отмеченное сочетание слов при изменении стимула или реакции, либо употребляющиеся в рамках тематически ограниченного контекста: “конфета - кафетерий, лето - цветы, ночь – лампочка”;
• Деривационные, когда реакция является словом того же корня, что и стимул: “ночь - ночи, снег - снежный, чистый – чисто” (к деривационным реакциям, по мнению Н.И. Бересневой, могут относиться как формообразующие, так и словообразовательные реакции);
• Фонетические, представляющие собой часть слова стимула или включающие в себя более или менее протяженные его части: “игрушка – поскакушка, снег – бег, лето - лента”. К этой группе реакций были отнесены и реакции на структуру слова (выделение “квази” корня: “изысканный – искать”).

В случаях, когда определить принадлежность реакции очень сложно, например: “работать - заработать (деривационная? парадигматическая?), говорить - горе (тематическая? фонетическая?), дело - сделать (деривационная? синтагматическая?), день - ночь (деривационная? тематическая? парадигматическая?), кофта - кафтан (фонетическая? парадигматическая?), реакция считалась отнесенной и к одному, и к другому типу одновременно” (Караулов 1987, С.101). Н.И. Береснева полагает, что это является общепринятой практикой в исследованиях ассоциаций и позволяет сгладить влияние субъективных факторов при подведении итогов эксперимента, какой тип реакции преобладает (Береснева 1997, с.50). Автор рассматриваемого исследования также считает, что приведенная классификация не является исчерпывающей и не отражает всей специфики связей, возникающих между стимулом и ассоциатом. Для уточнения классификационных оснований вводится ещё одна классификация по семантическим признакам, опирающаяся на мысль В.Ф. Петренко о том, что значение слова вступает в новые связи и отношения, не обязательно совпадая со значением в форме понятия (Петренко 1997). По результатам проведенного анализа ассоциаций Н.И. Береснева предложила такую классификацию:

Классификация по семантическим отношениям:

• Реакции, отражающие семантические множители стимула, т.е. его объективную семантику: “береза – дерево”, “вода – прозрачная, мокрая”;
• Реакции, в которых отражена типичная ситуация функционирования стимула: “береза – лес, птица, шумит”. По мнению автора классификации, в этой группе реакций выражено актуальное для ребенка действие с предметом, состояние;
• Реакции с эмоционально-оценочной коннотацией, в которых репрезентируется отношение ребенка к предъявленному стимулу: “бабушка – милая, любимая, прекрасная”;
• Реакции с национально-культурной коннотацией: “береза – кудрявая девушка, люли-люли”, “дом – домовой”. Эта группа реакций крайне важна для анализа ассоциаций, полученных в онтогенезе, т.к. по ней можно судить о специфической детской субкультуре и значимых для детей элементах взрослой культуры. В эту группу реакций входят все реакции, имеющие фольклорные, литературные, теле- и киноисточники.

Одним из наиболее ценных моментов работы, на наш взгляд, является то, что в трудных для дифференциации случаях спорная реакция относилась к нескольким группам одновременно, что является достаточно редким для ассоциативных исследований. При этом сам автор признает, что её классификация не отражает всей полноты как формальных, так и семантических отношений, возникающих между стимулом и реакцией, однако она полностью покрывает практические потребности исследования, что также является вполне актуальным.

При анализе лингвистических классификаций мы встретили классификации, которые работают на “узком предметном поле”, исходя из целей исследования: например, при рассмотрении типов словообразования реакций, естественно классифицируются только словообразовательные или вариативные реакции (Подражанская 1983, 1984, Илизарова 1981).

В работе К.А. Илизаровой приводится описание вариативных реакций. Вариативные реакции выделяются на основании одного единственного формально-грамматического критерия – наличие одной и той же основы (корня) у стимульного слова и реакции. Классификация вариативных реакций у К.А. Илизаровой базируется на данных “Словаря ассоциативных норм русского языка” (САНРЯ 1977). Если стимул и реакция относились к одной и той же части речи, то они считались гомогенными, к разным частям речи – гетерогенными. Среди вариативных реакций четко выделилось 3 подгруппы:

• Отрицание стимула: “здоровье – нездоровье, простой – непростой, советский - антисоветский” (такой тип реагирования крайне распространен, когда стимул является глаголом);
• Реагирование релятивом, т.е. когда стимул и реакция связаны отношениями морфологической вариативности (единственное – множественное число: “хлеб – хлеба”, реагирование кратким прилагательным: “молодой – молод”, в парах глагол – глагол может изменяться вид, залог, наклонение и прочее: “любить – люблю”, “кричать – крикнуть”, аффиксально - стилистические диминутивы: “мама – мамочка, маманя, матушка, бумага – бумажка”;
• Реагирование композитом или дериватом (например, случаи словосложения: “военный – военносвязанный”). Последняя группа является самой многочисленной. Практически все типы словообразования могут быть найдены среди ассоциативных пар, за исключением семантического и лексико-семантического, что может быть обусловлено самой спецификой проведения ассоциативного эксперимента – и стимул и реакция выступают в нехарактерной для их обычного фунционирования роли – роли объекта исследования и тем самым оказываются лишенными обязательно возникающего в условиях общения контекста (Илизарова 1981, с.с. 22-23).

Интересно, что сама автор при этом обращает внимание, что формальный критерий, применяемый ею для классификации, является недостаточным при интерпретации материалов САЭ. Автор считается ошибочным, отнесение таких ассоциативных пар, как “сделать – дело”, “передать – передачу” к вариативному типу реагирования. Здесь налицо синтагматический способ реагирования, т.к. “отсутствие внешней согласованности не является релевантным и не может исключать смысловой синтагматичности в латентной фазе ассоциирования” (Илизарова, с.25). Но несмотря на это, в целом “блок” вариативных ассоциаций представляется достаточно четко идентифицированным и, как считает К.А. Илизарова, стратегия реагирования словообразовательными реакциями определяется бессознательными установками испытуемого, с одной стороны “что-то сделать с предложенным словом, чтобы не оставлять его неизмененным, а с другой – не отходить от него далеко (Там же, с.25-26).

Сходная задача была предпринята и Н.Т. Подражанской: она также исследовала словообразовательные реакции на материале “Словаря ассоциативных норм русского языка” (САНРЯ 1977). Критерий выделения словообразовательных реакций такой же точно, как и вариативных у К.А. Илизаровой. Затем реакции распределяются на принадлежность со стимулом к одной или разным частям речи: парадигматические и синтагматические, аналогично гомогенным и гетерогенным у К.А. Илизаровой.

Для случаев, когда стимул и реакция относились к одной части речи, была предложена такая классификация:

• Чисто грамматические ассоциации типа: “угол – угла, час – часы, дорогой – дорогая”, когда происходит изменение грамматической формы стимула;
• Синонимичные реакции или реакции, в которых имеет место соотнесение стимула с близкой по значению единицей лексикона, ср.: “звонить – трезвонить, прекрасный – красивый”;
• Антонимичные реакции, когда ассоциат выражает значение, противоположное значению стимула: “друг – недруг, советский – антисоветский”;
• Реакции, имеющие эмоционально-оценочную или чувственную окрашенность: “простой – самый простой, учиться – учиться, чему”.

В ассоциативных парах, члены которых относятся к разным частям речи, различаются следующие вида синтагматических реакций:

• Ассоциации, которые вместе со стимулом составляют подчинительное сочетание и которые можно рассматривать как возникшие из стремления испытуемых к обычной речевой деятельности: “прислать – посыльного, передать - передачу больному”;
• Реминисцентные, или цитатные ассоциации, которые легко могут быть объяснены как явившиеся переносом различного рода цитат /в том числе названий/ из литературных произведений, кинофильмов, пословиц, песен. Эти реакции автор разделяет на две подгруппы:
  1. Реакции, которые составляют со стимулом одно словосочетание: “жизнь – прожить, не поле перейти, дело – сделано, можно отдохнуть”;
  2. Ассоциативные пары, в которых стимул сигнализирует о сочетании, куда входит производное от стимула слово, причем при анализе данного вида связи необходимо выделять промежуточный элемент: “детский (дети) – устами детей глаголет истина, старый (старик) – старик и море”.

Н.Т. Подражанская высказывает также мысль о том, что в семантической структуре производного слова происходит взаимодействие и совмещение двух категориальных значений: частеречное значение стимула (мотивирующего слова) и реакции (нового наименования). Совмещение двух категориальных значений в одной смысловой структуре выражается в расчлененности структуры производного слова, выражающейся в словообразовательном значении. Словообразовательное значение выражает тип связи между двумя категориальными значениями. И здесь возможно три типа связи – модификация, транспозиция и мутация. На основании этого Н.Т. Подражанская предлагает ещё один тип классификации основанной на частеречной принадлежности стимула и реакции и типе связи:

(Воспроизведено по Подражанская 1983, с.132)

Под модификацией автор понимает словообразование внутри одной части речи, когда производное слово содержит в своем значении помимо значения стимульного слова дополнительный модифицирующий признак. При транспозиции, когда происходит “переход” стимула в другую часть речи, стимул не приобретает нового значения. Меняется исключительно его частеречная принадлежность, без изменения семантики слова. При мутации словообразовательная реакция означает субстанцию, признак, действие, отличное от того, что названо словом – стимулом. Мутация как тип связи, по мнению Н.Т. Подражанской, выражается “с помощью словообразовательных формантов, указывающих на принадлежность реакций к названиям субстанций (у существительных), неопредмеченных признаков (у прилагательных), неопредмеченных действий (у глаголов), а также имеющих указание на то, что данная субстанция (признак, действие) имеет отношение к исходному слову (без конкретизации характера отношения)” (Подражанская 1983, с. 131).

В данной работе мы также сталкиваемся с двумя типами классификаций по формальным, лексическим и грамматическим критериям. Однако, по нашему мнению, введение в классификационный признак в качестве грамматического классификатора параметра эмоциональной оценки или чувственности является не совсем корректным, т.к. достаточно большое количество реакций, входящих в другие выделяемые группы, может относиться одновременно и к группе эмоционально-оценочных или чувственных реакций. Так, ассоциативная пара “советский – антисоветский” может быть отнесена и к антонимической группе и к эмоционально-оценочной. И таких примеров достаточно много. Однако, Н.Т. Подражанская считает, что такая классификация крайне полезна для изучения специфики хранения особых единиц номинации (производных слов) в индивидуальном сознании (Подражанская 1983, с.132).

Н.С. Болотнова, изучая ассоциативный образный потенциал слова, также проводила двунаправленную классификацию, базирующуюся на формально-категориальном и содержательном аспектах (Болотнова 1981). Под формально-категориальным аспектом понимался тип лексических связей слов-реакций со словами стимулами: парадигматический, включающие синонимические, деривационные, антонимические и прочее типы связи, и синтагматический, к которому относятся субъектный, объектный и обстоятельственный тип связи. По словам автора, процесс классификации реакций осуществлялся “на основе мыслительной подстановки к слову-стимулу и последующего сопоставительного анализа их формы и содержания, а также грамматических связей” (Болотнова 1981, с.6). Под содержательным аспектом анализа понимался анализ значения слов-реакций, необходимый для выявления того, что ими актуализируется: прямое или переносное значения или их отдельные компоненты.

Исходя из этого, все реакции были разделены на три группы:

• не актуализирующие значение говорения;
• актуализирующие его;
• оживляющие семантическую двуплановость стимульных слов, т.е. допускающие, с точки зрения исследователя, актуализацию их прямого и переносного значений.

К двум последним типам реакций относятся реакции, связанные с отдельными компонентами значения говорения анализируемых слов -стимулов (эмоциями говорящего, оценкой говорения воспринимающим субъектом, характером говорения с фонетической точки зрения - тембром, темпом, громкостью, четкостью, высотой тона, коммуникативными целями говорения: вопрос, ответ, просьба, называние, замечание и т.д., способом, т.е. типом протекания и распределения действия во времени). Классификация реакций, с этой точки зрения, проводилась на основе значений слов-реакций. При этом наряду с собственным толкованием значений Н.С. Болотнова использовала данные толковых словарей (Болотнова 1981, с.6).

Одна из самых последних лингвистических классификаций ассоциаций была разработана Ю.Н. Карауловым в рамках теоретической концепции ассоциативно-вербальной сети и ассоциативной грамматики (Караулов 1994а, 1994б, 1996, Караулов 1999а, 1999б).

Предложенный Ю.Н. Карауловым подход к классификации ассоциаций “от текста” снимает, по словам самого Караулова, традиционное различие между “парадигматическими” и “синтагматическими” реакциями и позволяет рассматривать все реакции как следы текстов, которые проходили в разное время или проходят в данный момент через ассоциативно-вербальную сеть испытуемого. Отсюда следует вывод, что в своих реакциях информант как бы “цитирует” себя, актуализирует известные ему тексты, осуществляя предикацию (в широком смысле) стимула (Караулов 1999а, с. 113). Основываясь на поставленной задаче “искать предикацию”, Ю.Н. Караулов выводит главный закон ассоциативно-вербальной сети. Он “призван” искать предикацию, которой связаны два узла в ассоциативно-вербальной сети – стимул и реакция, - представляющие собой вместе со связывающим их отношением предикации след текста, порожденного когда-то данной личность на базе данной ассоциативно-вербальной сети (Караулов 1999а, с.с. 113-114). И классификация реакций предлагается им, исходя из типов предикации или коммуникативных тактик испытуемых. Под коммуникативной тактикой понимается “акцентуация” одного из типов отношений, наблюдаемых между стимулом и реакцией в ассоциативно-вербальной сети. Ю.Н. Караулов выделяет 5 типов связи:

• предикация в узком смысле;
• номинация (в т.ч. дефиниция);
• локация;
• оценка (по мнению Ю.Н. Караулова, оценка может сопровождать любой тип связей в паре стимул – реакция, поэтому к оценочной связи относятся только те пары, где этот тип связи возобладает);
• элементы пропозиции.

Под предикацией или же предикативной тактикой Ю.Н. Караулов понимает приписывание признака предмету, и, как крайний случай, - грамматически оформленная результирующая синтаксема “стимул + реакция”: “Нью-Йорк -восстал, консервы - испорчены, Ельцин - лжет, Сократ - сказал”. Сюда же относятся и случаи приписывания предмету признака (иногда в виде синтаксических примитивов): “Сталин – злой, ласка – красивая, вампир – страшный”. Локативная тактика может выражать причину, принадлежность, предназначенность и прочее: “сатира – Кантемира, поход в горы”. Номинативная тактика включает несколько разновидностей. К ней относятся дефиниция и вторичная номинация, которая включает реагирование на стимул синонимом, гипонимом, антонимом, конверсивом: “стихия – ураган, карнавал – праздник в масках, аргумент – функция”. Ю. Н Караулов замечает, что помимо отчетливо выделяемых четырех тактик предикации, встречается ряд случаев, где имеет место пропозиция, т.е. особенность реагировать на стимул “актантом или актантами, при которых предикация прямо не обозначена, а только подразумевается, и которые вместе со стимулом задают пропозицию (восходящую опять-таки к некоторому, прототипическому для данного испытуемого, тексту)” (Караулов 1996, с.79). Наиболее выразительно такая "пропозициональная" тактика проявляется, когда испытуемый в ответ на стимул реагирует несколькими реакциями: “1917 год - революция, мятеж, пламя,  дрожать - холод, одежда, мгла — тьма, ночь, поле, контрольная - ручка, тетрадь, задумчивость”. Что касается оценочной тактики, то она проявляется крайне редко. К ней Ю.Н. Караулов относит такие примеры: “катиться – к черту, немец – скупой, медицина - плохая” и прочее, т.е. оценочными считаются такие реакции, в значении которых коннотативный элемент превалирует. Интересна и идея Ю.Н. Караулова по поводу “информационного шума” и “лакун”, возникающих при проведении САЭ (Караулов 1996, с.80). К “информационному шуму” ученый относит зависимость реакций от положения стимулов в анкете, предъявляемой испытуемому, а также случаи, когда предшествующий стимул превращается в реакцию для последующего и прочее. Помимо этого, Ю.Н. Караулов выделяет и четыре типа лакун:

• множественные повторы реакций, т.е. реагирование одним и тем же словом на разные стимулы;
• отказ от реагирования;
• трансформация самого стимула, преобразование его в известный испытуемому и ответ уже на этот преобразованный стимул;
• немотивированные ответы, т.е. ответы, основанные на очень приблизительном представлении о значении стимула и типовых контекстах его употребления, ответы, свидетельствующие о незнании определенных слов, денотатов, текстов.

Из четырех приведенных типов лакун, на наш взгляд, нуждаются в дальнейшем разъяснении последние два типа.

К случаям трансформации Ю.Н. Караулов относит мысленное преобразование испытуемым стимульного слова при его неправильном прочтении, когда “на месте реального слова, предложенного в анкете, испытуемый видит похожее на него по написанию другое слово и отвечает именно на это другое” (Караулов 1996, с.88). В этом случае это происходит как за счет незнание стимула, так и за счет простой паронимии, когда существенное влияние оказывает временной фактор (ограничение на продолжительность проведения эксперимента): “холст – неженат, мужчина, всю жизнь, Феликс – птица” и т.д.

Незнание стимульного слова проявляется в тех случаях, когда оно представляет для испытуемого агноним. Ю.Н. Караулов выделяет три разновидности агнонимов:

• имена собственные: “Изергиль – извергиль, изверг, Байконур – магистраль, канал”;
• реалии: “харчо – недожарено, манускрипт - архитектура”;
• слова: “марафон – вечер, посвященный чему – либо, ариец – певец”.

Первые два случая ученый относит к сфере когнитивной компетенции, когнитивного уровня языковой способности, а агнонимы из третьей группы свидетельствую о степени владения языком, языковой компетенции, на уровне правильности, т.е. о знании, (а вернее незнании) семантики слов и правил их сочетаемости или же (Караулов 1996, с.87).

В приведенной классификации четко прослеживается принцип построения её по вертикали, т.е. по анкетам каждого испытуемого, а не по собранным коллективным полям реакций, которые мы называем принципом создания классификации по горизонтали. Следует заметить, что такой способ построения классификации встречается крайне редко, хотя он может быть достаточно информативен при описании языковой личности информанта, принимающего участие в САЭ.

Выводы:

1. Произведенный анализ существующих нескольких десятков классификаций ассоциативного материала, полученного в ходе САЭ, показал, что проблема его качественного анализа до сих пор остается не вполне решенной, и построение некой идеальной классификации ассоциаций, основанной на неком непротиворечивом принципе, не возможно и не нужно.
2. Проанализированные классификации ассоциаций базируются на различных принципах. Если рассматривать их в хронологическом порядке, то до прошлого века при построении классификаций исходили из логических, психологических или лингвистических принципов, хотя достаточно четкое разграничение произвести трудно. В ХХ веке с возникновением психолингвистики достаточно большая группа классификаций стала базироваться на психолингвистических принципах, а, учитывая широкое распространение межкультурных сопоставительных исследований, появились классификации, основанные на когнитивных и других культурологических принципах, которые прошли успешную апробацию и дали ощутимый результат при межкультурных описаниях особенностей языкового сознания и реалий различных культур. Выбор основания классификации, как правило, определяется теми целями и задачами, которые стоят перед исследователями, использующих САЭ, т.е. её основной принцип зависит напрямую от того, что исследователь хочет найти, соответственно этому обычно и выстраивается его система классификации.
3. Проблема классификации ассоциаций по некоторому непротиворечивому основанию оказывается непосредственно связанной с проблемой определения сущности ассоциативной связи. Становиться очевидным, что процессы актуализации ассоциаций, происходящие во время проведения САЭ, не могут быть описаны однозначно лингвистическими, логическими, психолингвистическими или философскими категориями. При этом необходимо учитывать, что вкладывается в понятие “ассоциации” - то ли сама словесная реакция, то ли связь, возникающая между стимулом и реакцией, и тогда проводится анализ всей ассоциативной триады. Очевидно, что реакции, полученные в ассоциативном эксперименте, являются индивидуальными в своей конкретности, но они универсальны как принцип связи между стимулом и реакцией, как определенный тип (механизм) ассоциирования. Большинство имеющихся классификаций ориентированы на реакции и представляют собой классификацию слов или словосочетаний, полученных в ассоциативном эксперименте. Классификации, основанные на анализе всех трех компонентов ассоциативной структуры: двух её составляющих в виде стимула и реакции и отношения между ними, как правило, “работают” более успешно и позволяют значительно расширить объект исследования (Лурия 1928, Гасица 1990, Караулов 1996).
4. При анализе мотивировки ассоциативной связи, т.е. тех мотивов, которые обуславливают ассоциативную стратегию испытуемого, необходимо учитывать и физические характеристики ассоциативного процесса, например, время протекания реакции. Так, спонтанность, мгновенность ответа может свидетельствовать о том, что полученная реакция является речевым штампом и свидетельствовать о стереотипности процесса ассоциирования (жить – не тужить).
5. Уникальным материалом для понимания сути ассоциативной связи являются данные онтогенеза и патологии.
6. Все существующие классификационные системы можно подразделить на несколько классов. Для определенной формализации всех существующих классификаций мы предлагаем ввести список оценочных параметров для идентификации и описания той или иной классификационной системы. Он может включать:
   • целенаправленность классификации (т.е. что с её помощью хотят описать, понять или увидеть);
   • основание классификации (логическое, психологическое, культурологическое, комбинированное и прочее);
   • предмет классификации (диада - стимульное слово и реакция или вся ассоциативная триада - стимул, реакция и связь, возникающая между ними);
   • частота реакции (иначе говоря, что исследуется и, соответственно, классифицируется – ядро или периферия ассоциативного поля) (Гасица 1990);
   • структура – иерархическая (Самарин 1962) или линейная (Уфимцева 1983). Как показал опыт, более успешно работают классификации, построенные по иерархическому принципу;
   • одномерность или дву- и n-мерность классификации (например, классификацию Н.И. Бересневой (Береснева 1997) по формальному и семантическому признакам мы считаем двумерной классификацией);
   • вертикальный или горизонтальный способ анализа данных. Предлагая этот принцип, мы имеем в виду способ проведения анализа данных. Если анализируются реакции, образующие ассоциативное поле и полученные от различных информантов, то мы формально можем определить его как горизонтальный. Если же речь идет об анализе отдельной ассоциативной анкеты или ассоциации одного испытуемого на список различных стимульных слов (Караулов 1996, 1999б), то такой анализ и построенную на этом классификацию мы определяем как вертикальную;
   • вид стимульного слова (классификация реакций, полученных на стимулы - топонимы (Сабитова 1991), неологизмы (Тогоева 1990)) или определенный тип реакции (классификация словообразовательных или вариативных реакций (Подражанская 1983, Илизарова 1981). Иными словами речь идет о “сужении поля покрытия” классификации.
7. Обнаружено, что часто анализ самих ассоциаций помогает уточнить и формализовать выделяемые классы, т.е. процесс анализа реакций и построения классификации может развиваться по двум направлениям от классификации к реакции и обратно от реакции к классификации (Ершова 1998).
8. Следует заметить, что существенно осложняет классификацию ассоциаций наличие у информантов определенной стратегии ассоциирования, так как одна и та же реакция может быть вызвана разными стратегиями испытуемых. Наличие этого латентного периода, который вряд ли может быть однозначно формализован без последующего опроса самого испытуемого (а это также крайне сложно), вносит свою неоднозначность при интерпретации данных, полученных в САЭ. В связи с этим для уточнения классификационных оснований можно рекомендовать метод экспертных оценок (Горошко 1997) или в трудных для четкой дифференциации случаях спорная реакция может относиться к нескольким группам одновременно. Это является общепринятой практикой в исследованиях ассоциаций и позволяет сгладить влияние субъективных факторов при подведении итогов эксперимента, и подсчета того, какой тип реакции преобладает (Береснева 1997).
9. Представляется чрезвычайно важной постановка вопроса об иерархии ассоциаций, который в настоящее время не является окончательно решенным, а в ряде работ зачастую и не учитывается. Классификации, имеющие иерархическую структуру, как правило, позволяют провести более тонкое дифференцирование ассоциативного материала.
10. К недостаткам существующих классификаций следует отнести и тот факт, что ассоциации классифицируются обычно без учета того, каков "удельный вес" той или иной реакции в общей структуре ассоциативного поля. При этом классификации проводятся, как правило, в одной плоскости, то есть заранее предполагается, что в основе процесса ассоциирования лежит общий механизм, и единичные реакции могут быть расклассифицированы по тем же основаниям, что и частотные (Гасица 1990, с.87). Между тем, данные свидетельствуют о том, что ассоциативные структуры полей крайне неоднородны. Есть слова - стимулы, которые порождают достаточно упорядоченные стабильные поля (ассоциативное поле от слова - стимула «море»), другие оказываются размытыми и неоднородными (ассоциативное поле от слова – стимула «небо»). И этот факт также важно учитывать при построении классификации реакций.
11. Особенно успешно, на наш взгляд, могут “работать” нелинейные классификации, основанные на нескольких классификационных принципах. Например, идея “семантического гештальта”, крайне интересна при построении классификаций, работающих в пространстве межкультурных исследований.
    К факторам, оказывающим принципиальное влияние как на построение классификации, так и на интерпретацию данных, полученных в ходе проведения САЭ, могут быть отнесены следующие параметры: собственно исследовательская задача,
    • характеристики стимульного слова,
    • частота реакции в ассоциативном поле,
    • предмет классификации (стимул – реакция и/или связь между ними), данные информантов, принимающих участие в САЭ (возраст, язык, необычное психофизиологическое состояние и т.д.),
    • аспект анализа (ассоциации, полученные на базе одного языка или нескольких, ситуации билингвизма и прочее),
    • направление анализа (вертикаль – горизонталь) и…. Данный список является открытым и допускает любые дополнения и корректировки.

    Как показал обзор работ в области САЭ, количественный анализ данных, наряду с качественным, является крайне важным для интерпретации и оценки результатов ассоциативного эксперимента. Ему и посвятим мы следующую главу нашей работы.

Примечание

1. Как видно, эта группа ассоциаций совпадает с внешними ассоциациями по звуковому сходству у Крепелина.
2. Интересный пример по поводу разграничения семантических связанных и несвязанных стимулов и реакций приводится Ч. Осгудом (Оsgood 1953, с.с.708-711). Анализируя ассоциативное поле на слово NEDDLE из Миннессотских ассоциативных норм, исследователь показал, что около 950 реакций из 1000 могут интерпретироваться как семантически связанные со стимулом. Более того, Осгуд полагал, что высокочастотные антонимические ассоциативные реакции (мужчина – женщина) точно также как и завершения слов (ход – заход), чаще могут обуславливаться речевыми навыками (об этом также свидетельствует и самое короткое время реакции) (Об этом смотри подробно Залевская 1978, с.27).
3. В настоящий момент существует ряд классификаций, базирующихся на классификации А.Р. Лурии или являющихся её модификациями (Гасица 1990. Горошко 1996, 1997, Соколова 1999).
4. С этой точки зрения существование глагола – связки не является обязательным признаком актуализации предикативной связи, а отсутствие согласования в роде, числе или падеже не препятствует реализации семантической связи между стимулом и реакцией (Там же).
5. В этой классификации, по нашему мнению, прослеживается совмещение как психологических принципов классификации, так и лингвистических. Представляется также довольно сложным разделение “современных” классификаций на лингвистические, психологические или логические. По всей видимости, такое разграничение более уместно для ранних классификаций, выполненных до середины 20 столетия, с середины же прошлого века и с возникновением психолингвистики, наверное, можно утверждать, что все классификации основываются на психолингвистических принципах.
6. Законы Дж. Диза об ассоциировании звучат следующим образом:
   1. “Между элементами (словами существует ассоциативная связь в том случае, если они могут быть противопоставлены друг другу единственным и недвусмысленным образом”;
   2. “Между элементами (словами) существует ассоциативная связь в том случае, если они объединены на основе общности двух или более характеристик” (цит. по Овчинникова 1994, с.23).
7. Прилагательное “антисоветский” во время проведения эксперимента (70-е годы прошлого века), скорее всего, имело негативную коннотацию, позволяющую отнести эту пару к группе эмоционально – оценочных реакций.
8. Под прошлым веком мы уже имеем в виду ХХ век, т.к. к моменту издания этой работы наступил уже ХХI.

Глава 4 »»

[СПИСОК ПУБЛИКАЦИЙ]   [ГЛАВНАЯ]    [ПЕРСОНАЛИИ]   [БИЗНЕС]