Камчатнов А.М., Смирнов А.А.
Глава 4.1
Жанр
Отыщи всему начало,
и ты многое поймешь
Козьма Прутков
Как уже говорилось во введении, лишь рассмотрение произведения в контексте его жанровой традиции является единственным способом познать сущность его как специфически литературного феномена. Уже неоднократно отмечалось, например, А.П. Чудаковым и В.Я. Линковым, что проза А.П. Чехова не укладывается в жанровые рамки риторического, социально-психологического и воспитательного романов, которые господствовали в русской литературе до последней четверти 19 века. У многих авторов можно найти ряд справедливых суждений об особенностях поэтики Чехова: так, В.Я. Линков высказал глубокую мысль о художественной свободе героя Чехова относительно автора, а В.Б. Катаев впервые указал на динамическую зависимость настроений и мнений героя от внешних обстоятельств. Но поскольку жанровая традиция, к которой относится творчество Чехова, остается не выявленной, то объяснительные принципы этих и других особенностей привносятся "со стороны": это философия скептицизма у А.П. Чудакова и В.Б. Катаева, социологическое учение об отчуждении человека у В.Я. Линкова. В результате Чехов предстает перед нами не как великий художник, а как средней руки публицист или малозначительный философ-эпигон. Что касается истории литературы, то творчество Чехова воспринимается как малосодержательная антитеза дочеховской русской литературе.
Это происходит оттого, что проблема литературной преемственности и традиции понимается чрезвычайно узко: по существу она сводится к выяснению того, как один писатель повлиял на другого, сводится к проблеме заимствования некоторых общих тем, героев, ситуаций и их "оригинальной" обработке таким-то писателем. Мы, разумеется, не собираемся отрицать подобного рода заимствований. В эмпирически данном литературном процессе, так сказать в литературной "кухне" таких явлений можно обнаружить десятки. Мы отрицаем лишь то, что эмпирическим описанием этого влияния невозможно объяснить сущность литературно-исторического процесса, которая состоит в возникновении и метаморфозах литературных жанров в связи с историей общества и культуры. Эмпиризм в этом вопросе сразу дает сбой, когда прямого влияния обнаружить нельзя. Тогда-то и появляются на свет какие-то невразумительные "антисхемы", которыми подменяется подлинно историческое исследование происхождения и развития литературных форм. Очень образно сказала об этом О.М.Фрейденберг: "Получается такая картина: веревка литературной преемственности; за веревку держатся гении различных наций; по веревке бежит кольцо готового сюжета, которое передается из рук в руки. От кого к кому? - это основной вопрос так называемого "развития". Но, конечно, "не менее важен и генезис. Кто был первой партией? Кто первый автор такого-то сюжета? В котором году и в каком городе он выдумал("создал") его? Итак, - мертвый мир, мертвый мир случайности, обособленных "совпадений" и произвола личной фантазии!" (О.М. Фрейденберг 1936, 336-337) Мы бы добавили: и широкое поле для подмены науки о литературе наукообразием - перечислением дат и поиском нескончаемых аналогий.
Правильная постановка вопроса о происхождении тех или иных сюжетов и жанров предполагает не поиск ближайших аналогий, а обращение к общему источнику всех форм художественного мышления - фольклору - переходному образованию от не-литературы, мифа, к литературе в собственном смысле слова. Любое произведение любого жанра уходит своими корнями в фольклорную почву, однако связать "вершки" и "корешки" особенно если их разделяют тысячелетия, бывает не так-то просто. Если эта связь установлена правильно, то мы обнаруживаем существенное сходство во внешне несходных произведениях, единство принципа в эмпирическом многообразии литературных явлений. В особенности это важно при изучении творчества Чехова, поскольку в чеховедческих изысканиях оно постоянно связывается с чуждой ему жанровой традицией. Особенно часто прозу Чехова связывают с риторическими формами художественного мышления - с непременным разделением героев на положительных и отрицательных, с непременным судом над героем, с осуждением отрицательных и оправданием положительных героев по всем правилам судебной риторики (см. книги: Ермилов 1949, Бердников 1984, Линков 1982). Читая же самого Чехова, интуитивно понимаешь, что этих форм здесь нет, что творчество писателя питает совсем другой источник. Какой? Этому посвящена настоящая глава нашей книги.